Я сразу не согласился с ним. Я сказал, что они действительно много помогают, но русские переместили свою промышленность за пределы досягаемости наших бомбардировщиков. Я также добавил, что подавляющее превосходство русских в живой силе начинает сказываться. Я добавил, что если мы сможем опознать и сбить командира группы, то сама группа становится легкой добычей. Это происходит потому, что русские не приучены думать самостоятельно.

Однако в гвардейских полках все обстоит иначе. Вероятно, они такое же хорошие летчики, как англичане и американцы, и это не только мое мнение. Даже после войны, когда мы говорили об этом, с нами соглашались летчики, воевавшие на обоих фронтах. Самый тяжелый мой бой был именно против гвардейцев. Эти летчики были лучшим, что имели Советы.

Я рассказал Гитлеру о своем опыте, что когда я летал с черным тюльпаном на капоте, то испытывал трудности с поиском противников. Я стал известен по имени. Русские предупреждали своих летчиков, когда я был в воздухе. Я сказал, что мне нужен обычный камуфляж, чтобы добиться новых побед, и перестал летать на приметном самолете.

Я также рассказал про сложности со снабжением, которые мешали операциям. Мы редко жили в домах, почти все время в палатках. Самым скверным были вши, с которыми почти невозможно было бороться, разве что держать белье над огнем и слушать, как они лопаются. Мы пользовались порошком ДДТ и ходили в баню, когда только могли. Болезни, особенно пневмония и «траншейная стопа» (некроз кожи и пальцев стоп, который может развиться из-за длительного пребывания ног в холодной воде или одновременного воздействия на них сырости и холода), были широко распространены среди наземного персонала. Мы так часто отступали, что просто не имели возможности нормально оборудовать аэродром, что также затрудняло полеты.

Я объяснил, что мы почти все время летали с грунтовых аэродромов, которые часто бомбили. Их было легко ремонтировать, однако каждый взлет и посадка превращались в испытание. Иногда истребители ломали шасси или зарывались носом в землю. Обслуживание самолетов превращалось в кошмар, так как было сложно получить снабжение и запасные части, особенно потому, что мы все время перемещались. Несмотря на эти проблемы, летая из Крыма в 1943 и 1944 годах, мы добились больших успехов.

Я рассказал Гитлеру об одном случае, когда в течение 10 минут сражался с тремя гвардейским истребителями. Два из них довольно быстро отвалили, не знаю почему, может, у них кончалось топливо. Зато третий остался со мной, и он оказался упорным. Я привык наносить удар и сразу уходить, и не был настоящим пилотажником. Мне пришлось использовать все свои возможности, даже вызвать по радио помощь. Я ощутил пару попаданий в свой истребитель, но реальных повреждений не было. Мы с этим Яком долго кружили в небе, пытаясь сделать вираж как можно круче и зайти противнику в хвост. Проклятый пилот Яка был чертовски хорош, а его самолет был превосходен, должен признаться. Я никогда ранее не боялся за исход боя, но сейчас совершенно не был уверен в победе.

Я видел, как мимо пролетают пушечные очереди. Я заложил крутой левый вираж и увидел, что у меня кончается бензин. Я надавил на правую педаль и рванул ручку на себя, делая петлю, чтобы оказаться позади него. Когда я летел вверх ногами, заканчивая петлю, я посмотрел вниз и увидел, что это парень повторяет мой маневр, он все еще идет вертикально вверх, хотя я уже пошел вниз. Он летел совсем рядом с моим правым крылом и продолжал набирать высоту, когда я уже снижался. Это означало, что у него будет преимущество по высоте. Неважная ситуация.

Я понимал, что обогнать его не удастся, поэтому продолжал тянуть ручку на себя. У меня в глазах потемнело, я не видел приборной доски. Но я пошел на вторую петлю, когда внезапный взрыв встряхнул мой Ме-109. Я увидел яркую вспышку, и вокруг замелькали обломки. Я был оглушен и не понимал, что происходит.

Затем по радио я услышал голос Герда Баркгорна: «С ним кончено, Эрих. Ты должен мне выпивку». Мой комбинезон промок насквозь от пота, но я услышал, как трое переговариваются по радио. Судя по всему, они держались выше, видели все это и смеялись. Они позволили мне драться с этим парнем, дожидаясь, что именно произойдет, но всегда были готовы прийти на помощь. Я был сильно зол на них, и когда мы приземлились, то сказал, что они сволочи, так как заставили меня вымотаться. Герд заметил: «Тебе следует поучиться маневренному бою». Остальные, в том числе Крупи и Ханс Эвальд, рассмеялись. Когда Герд уже уходил, он оглянулся и спросил: «Ты ведь подтвердишь мою победу, не так ли?» Я рассказал об этом Гитлеру, и он посмеялся вместе со мной.

Я не помню, чтобы кто-то говорил о поражении, но помню, что мы упоминали великих пилотов, которые уже погибли, и говорили, что американские «мустанги» залетают все дальше на территорию Германии. Гитлера это очень беспокоило. Некоторые из сражавшихся на Востоке имели опыт боев с американцами, но никто из моей эскадрильи. Впрочем, многие ветераны JG-52 в свое время дрались с англичанами. Кое-кто сталкивался с американцами в Северной Африке, и их мнение было интересно. После встречи я на несколько дней отправился домой к семье и Уши, что для меня было важнее наград.

Я вернулся на войну, и бои стали еще более напряженными. После возвращения я за месяц сбил 35 самолетов и в 24 августа 1944 года достиг отметки 300 побед. Я был первым пилотом, которому это удалось. Когда я приземлился, все собрались вокруг меня с теплым шампанским и плакатом «Поздравляем с 300 победами». Новость быстро разлетелась, и меня поздравил по телефону Адольф Галланд.

В тот день я закончил летать, так как очень устал. Я добился 11 побед в 3 вылетах. Когда я шел от самолета, чтобы заполнить формуляр, меня вызвали в центр управления полетами. Он находился в маленькой деревянной хижине, которая могла рухнуть от любого толчка. Мне сказали, что на следующее утро я должен лететь для новой встречи с Гитлером. На этот раз меня наградили Бриллиантами. Я стал вторым пилотом JG-52, получившим их, первым был Граф. Дитер Храбак и остальные устроили большую вечеринку перед тем, как я убыл. Меня накачали так, что на следующий день я не мог стоять. Все это выглядит так, словно мы были алкоголиками, но только не в этом случае. Мы жили и играли по-крупному. Никто не знал, что принесет завтрашний день.

Я сказал Герду и остальным, что когда я вернусь, то не желаю обнаружить, что Биммеля снова кто-то украл. Я напомнил, что у него есть винтовка. В Инстербург я полетел на своем Ме-109, и JG-52 обеспечила мне эскорт. Я полагаю, они просто хотели убедиться, что я долетел после такой пьянки. Я приземлился и поставил истребитель недалеко от Ju-52 Гитлера. Меня встретил водитель, и я прыгнул в машину. Когда я прибыл в Вольфсшанце, мир переменился. Гитлер уже начал казнить тех, кто участвовал в заговоре Штауффенберга, теперь любой был под подозрением. Вам приходилось пройти через несколько зон безопасности, и в последнюю никому не разрешалось проносить оружие.

Я сказал командиру охраны Гитлера обер-штурмбаннфюреру Отто Гюнше передать Гитлеру, что я не буду получать Бриллианты, если мне не доверяют и не оставят мой «вальтер». Он посмотрел на меня так, словно я только что женился на его матери. Гюнше отправился разговаривать с фон Беловым, который тогда был полковником. Белов вышел ко мне и сказал, что все в порядке. Так как остальные повиновались без вопросов, я решил не выделяться и повесил фуражку и ремень с кобурой рядом с остальными. Пришел Гитлер и заявил: «Я хотел бы иметь побольше таких, как ты и Рудель». Он вручил мне Бриллианты, которые были наложены на серебряные Мечи и Дубовые Листья. Затем он передал мне диплом, сопровождавший награду. Он был очень красивым – серебряная рамка, подпись фюрера. Я прикинул, смогу ли разместить его в кабине истребителя, не повредив остекление.