образом, вы утверждаете, что госпожу Серебрякову никто не убивал, но она сама предпочла смерть последующему разбирательству и наказанию? — спросил он.

— Незадолго перед тем она сказала Антонии, своей камеристке, что готова сама ответить за всё, что совершила, потому что маг, и потому что понимает, что этого не избежать. Но добавила, что желает сделать это ещё не сейчас, и если есть возможность прожить ещё несколько месяцев или лет, то она будет этой возможностью пользоваться.

— В какой момент появился Соколовский? Она ещё была жива или уже нет?

— В какой момент он пришёл, я не видела, потому что сознание моё в тот момент находилось на теневой изнанке мира. Я бы и телесно туда ушла, но меня в начале всего этого действа привязали магически к креслу. Поэтому телом я была в кабинете, а всем прочим — в тенях. И пришла в себя, когда Соколовский надел на меня амулет. И Софья Людвиговна в тот момент определённо была жива.

— И в какой момент она перестала быть живой?

— Когда Соколовский велел ей объяснить, что происходит. Она ответила, что не намерена никому ничего объяснять, и сняла свой накопитель. Я отчётливо ощутила, как взяла её смерть. И подтверждаю — она всё сделала добровольно. Предполагаю, что ей было бы неприятно участвовать во всех последующих разбирательствах, потому что она привыкла быть одной из первых дам губернии, и одной из самых богатых. Она не перенесла бы ни заключения, ни наказания. И она сама распорядилась своей жизнью.

— Что стало с теми людьми, что служили в её доме?

— Антип Валерьяныч служит в финансовом управлении, Агафья проживает с сыном и его семьёй, конюх и кучер Афанасий сразу же отправился служить к тому купцу, что коней Софьиных купил, не помню уже, кто это был. Разнорабочий Степан сначала жил у кума, потом отправился на заработки, кажется, на ленские прииски, там сейчас и обретается. Кухарка Марфа после служила у покойного Черемисина, а сейчас пошла к кому-то из Сибирско-Азиатского банка. Я же окончила курс в академии и вернулась на службу в магическое управление.

Васин делал пометки — видимо, будет всех разыскивать и расспрашивать. Ну, его дело. Вправду, история не самая простая, пускай разбирается.

— Благодарю вас, Ольга Дмитриевна. Если у меня ещё появятся вопросы, я вас разыщу, — сказал он.

— Да пожалуйста, — пожала я плечами, поднимаясь. — До свидания.

Кивнула ему, кивнула в приёмной Вениамину, подхватила вещички да пошла на службу. Клиенты-то дожидаются, непорядок.

14. Семейное дело купцов Родионовых

14. Семейное дело купцов Родионовых

В Кузнецовской больнице мне обрадовались Иван Дмитриевич и Василий, а господин ревизор Елистратов окинул внимательным взглядом.

— И что же, в какой больнице вы уже побывали с утра? — спросил он недобро.

— Так вот понимаете, если бы в больнице, то вышло бы больше пользы, — пожала я плечами. — Но мне пришлось отвечать на вопросы вашего коллеги Васина. А вопросов у него нашлось немало, ещё и поболее, чем у вас.

Елистратов поджал губы, зыркнул на меня ещё раз и вернулся к чтению наших заключений, книги диагнозов, и что там он ещё сумел в нашем шкафу найти. Я глянула — и вправду, Зверев вернул всё то, что изымал у нас перед нашествием, все заключения о жертвах лисодемона находились тут же, на столе. Вот и славно, пускай будут. А я пошла работать.

Со вчера дожидались двое, сегодня доставили почтенную старушку — она пребывала на каком-то из верхних этажей в больнице и скончалась в обед. И когда я опросила всех троих, Иван Дмитриевич спросил:

— Скажите, а не могли бы вы на дом сходить и расспросить?

— В смысле? — не сразу поняла я.

— Случай не криминальный, родные есть, человек видный, долго болел, был прикован к постели, и поутру сегодня отдал богу душу. Вопросов о причинах смерти нет, но родные желают узнать что-то, что знал только он, а детям и внукам сообщить — не то позабыл, не то намеренно не пожелал.

О как. Впрочем, понятное дело, и по уму-то нужно вот вообще всех-всех опрашивать, но мы же не успеваем, да? Поэтому те, кто скончался дома, от понятных причин, исповедавшись и причастившись, в окружении семьи — оставались не охваченными, с подобными почтенными жителями мы дел почти что и не имели. Однако мне ещё в Москве доводилось что-нибудь узнавать по просьбе оставшихся родных — потому что иногда и вправду бывает нужно.

— Схожу, — кивнула я. — Когда лучше это сделать?

— Хорошо бы сегодня, но если вы уже не в силах — пошлём сейчас Василия, предупредим, что завтра поутру.

— Да схожу. Нужно после работы, или можно сейчас?

— Можно сейчас, заполните заключение — всё, как надо, в общем.

— Так и поступим, значит, чаю только выпью да кусок хлеба съем.

— Да чего ж кусок хлеба-то, — возник Василий, — у нас от обеда пироги остались, с картошкой и сладкие, и чай я сейчас мигом согрею!

Он и вправду согрел, и я пила его с пирогами, а Елистратов зыркал на меня — ему хоть и предложили, но он отказался. Ну и ладно, сам себе хороший человек.

А когда я принялась одеваться, отложил очередное заключение и поинтересовался:

— И куда вы направляетесь сейчас?

— На дом, вызвали. Нужно расспросить усопшего, заключение завтра утром принесу.

Елистратов оглядел меня недовольно, поджал губы — и ничего не сказал. А я распрощалась и пошла на Троицкую — вроде и не очень далеко, но — время займёт. Впрочем, солнце садилось, но ещё пригревало, с крыш повсеместно капало, на всех деревьях вокруг орали птицы — то есть, весна идёт, и жизнь сама по себе хороша. Только бы вот… разобраться со всеми напастями.

Миша вчера вечером отозвался и сказал — нет, ещё не завершил своего дела, пока не возвращается, ей — вся его любовь, ревизорам — привет. Ладно, значит — идёт, как идёт, живём дальше.

Я добралась до нужного дома, когда солнце уже село где-то там, на левом берегу реки за горками. Дом оказался большим и богатым, на мой стук открыл лакей — и только услышал про некроманта, тут же принялся кланяться и приглашать проходить.

Оказалось — купец Родионов покинул сей мир нынче в ночь. Я не была