Янычары были сами виноваты в ликвидации оджака: к 1826 году боевое братство полностью дискредитировало себя. Элита османской армии выродилась; «львы ислама» превратились в шакалов, уклоняющихся от службы. Они обзаводились семьями и зарабатывали деньги – премущественно незаконным образом. Стоун отмечает, что янычары занимались чем угодно: более способные вели торговлю, менее способные промышляли вымогательством.

Члены оджака провоцировали драки, грабили чиновников и купцов, брали взятки, разбойничали, дебоширили и постоянно бунтовали. Стамбулу были знакомы все проблемы средневекового города: он страдал от затоплений, эпидемий, землетрясений и пожаров, многие из которых устраивали янычары.

Пожары – настоящий бич Стамбула. Город пылал много раз, и последствия таких бедствий всегда были катастрофическими. Византийская столица страдала от огня ничуть не меньше османской – так, в 465 году в Константинополе произошел Великий пожар. Он начался со складов Неориона в гавани на берегу Золотого Рога и уничтожил половину города. Кроме того, большие пожары в Константинополе случались в 475, 498, 509, 512, 532, 548, 559, 560, 561, 563, 583 и 603 годах.

После взятия города османами ситуация нисколько не улучшилась. Описывая восхитительные стамбульские дома, Нерваль замечает, что они часто горят. Всеобщая небрежность делала пожар обычным для города явлением. Редкий дом стоял 60 лет – ибо все в Стамбуле строилось из дерева, кроме мечетей, крепостных стен, фонтанов и нескольких зданий в Фенере и Галате, принадлежавших грекам и генуэзцам. «Минувшие века не оставили никакого следа на этой земле, постоянно опустошаемой огнем», – заключает Готье.

Многие достопримечательности неоднократно страдали от пожаров, но султаны осознавали их важность и всегда восстанавливали. Такая участь постигла мечеть Сулеймание в 1660 году; Девичью и Галатскую башни в 1719 и 1794 годах соответственно (в Галате находился молочный рынок, и, по легенде, торговцы тушили огонь айраном); вокзал Хайдарпаша в 1917, 1979 и 2010 годах и музей пожарных в 1932 году. Египетский базар сгорел дотла в июне 1693 года – огонь стер с лица земли 2547 домов и 1146 торговых лавок. В 1756, 1883 и 1918 годах стихия опустошила еврейский квартал Хаскёй, в 1856 году – Сарайбурну, в 1831 и 1871 годах – Бейоглу. Это далеко не полный список разрушений, произведенных пожарами. На Босфоре дует пойраз (северо-восточный ветер) – поэтому пламя распространяется быстро.

Хронология борьбы горожан с огнем потрясает: помимо вышеупомянутых, крупные пожары произошли в Стамбуле в 1554 и 1555 годах, а также в декабре 1569, сентябре 1633, июле 1660, июле 1718, августе 1782 и августе 1833 года. Финкель рассказывает про большой пожар, случившийся 5–6 июля 1756 года – один из многих в XVIII веке. Он начался в районе Джибали на берегу Золотого Рога, затем перекинулся в огороженную стенами часть Стамбула – и, по свидетельству летописца Шемданизаде Фындыклы Сулеймана-эфенди, бушевал двое суток, обратив в пепел 130 медресе, 335 фабрик, 150 мечетей, 77400 жилых домов, 34 200 лавок и 36 хаммамов. Мерзифонлу Мустафа-паша – великий визирь Мехмеда IV – получил прозвище «Кара» («Черный»), поскольку его лицо обгорело в пламени одного из городских пожаров.

Самыми ужасными были пожары в Бедестане – старейшей части Гранд-базара. Здесь, под сводами крытого рынка, огонь властвовал безраздельно. Ненасытное пламя поглощало тонны товаров и выжигало дотла близлежащие улицы – поэтому окрестности Гранд-базара неизменно оставались убогими и грязными. Загребельный отмечает трагическую регулярность таких пожаров – ведь Бедестан горел и при византийских императорах, и при османских султанах. Правление каждого падишаха ознаменовывалось не только завоеванными землями, янычарскими бунтами и сооружением новых мечетей, но и диким криком: «Пожар на Бедестане!»

Султаны делали что могли. Мурад III издал фирман, в соответствии с которым каждый дом должен иметь большой чан с водой. Ахмед I и Мурад IV лично руководили борьбой с огнем. Ахмед III учредил на базе янычарского корпуса первую на Востоке профессиональную пожарную команду. Махмуд I построил смотровую вышку, которая сама горела дважды – в 1756 и 1826 годах. В 1828 году Махмуд II велел заново отстроить вышку из белого мрамора. Сейчас она известна как третья (после Галатской и Девичьей) башня Стамбула – Баязид.

Служба на башне велась следующим образом: смотритель, заметив огонь или узнав о нем, кричал пожарным: «У вас родился ребенок!» Командир расчета спрашивал: «Мальчик или девочка?» Ответ «девочка» означал, что горит азиатская часть Стамбула, европейский берег Босфора или Бейоглу. Если же смотритель отвечал «мальчик», значит, пожар начался внутри крепостных стен. В XX веке башня Баязид обрела новую функцию – ее украсили разноцветными лампочками и используют в метеорологических целях. Подсветка башни передает стамбульцам прогноз погоды. Синий цвет обещает ясный день, зеленый – дождь, желтый – туман, а красный – снег.

Пожары стали частью городской жизни. По словам Памука, история Стамбула – это история пожаров. Именно они – помимо больших мечетей – формировали город и прокладывали улицы. Это продолжалось более 350 лет – с середины XVI века, когда в османской столице началось строительство деревянных домов, – и до первой четверти XX века.

Со временем пожары превратились в своеобразное развлечение, доступное местным жителям и европейским путешественникам, – последние видели в этом бедствии поэзию разрушения и смерти. На бушующий огонь любили смотреть даже важные паши – они приезжали на место происшествия и, зная, что зрелище будет долгим, брали с собой подушки, одеяла и переносные плиты, дабы подогреть еду и сварить кофе. Памук вспоминает, как уже во второй половине XX века он со смешанным чувством восторга и тоски наблюдал за завораживающей пляской огня, уничтожавшего старые босфорские ялы.

Отмечая фатализм турок по отношению к пожарам, Деваль, Нерваль и Готье связывают его с верой в кисмет (судьбу) и иными особенностями турецкого менталитета. Памук приводит другое объяснение: на протяжении всей османской истории Стамбул горел чаще прочих городов Порты. Для стамбульца XIX века – обитателя деревянного строения, стоящего на узкой улочке, – гибель его дома в огне была не трагической случайностью, но неизбежностью. Даже если бы Порта не пала, в Стамбуле все равно не сохранились бы следы ее величия – их уничтожили бы пожары, следовавшие на заре XX века один за другим.

Казалось, проблема пожаров решается очень просто – требовалось возвести вместо деревянных домов каменные; однако этого никто не делал – османская столица также страдала от землетрясений, и каменные строения погребли бы под собой множество людей. Султаны издавали фирманы, запрещавшие деревянное строительство, но указы не соблюдались – ибо стамбульцы боялись землетрясений больше, чем огня. В итоге деревянные здания сформировали облик старого Стамбула; даже Ататюрк, призывавший к ликвидации османского наследия, не дозволял заменять их каменными в некоторых исторических ильче (в первую очередь – в Фатихе).