Ликвидация гетто имеет государственное значение, но их обитатели протестуют против каких-либо изменений. Особенно отличились жители цыганского квартала Сулукуле: они регулярно жалуются на муниципалитет и обвиняют чиновников в краже денег, выделенных на благоустройство Стамбула.

Со сносом трущоб и возведением новых кварталов связано немало историй. Одна из них рассказывает о том, как два брата владели обширными пустыми холмами за Бакыркёем – и когда муниципалитет выкупил у них эту землю, братья внезапно разбогатели. Но жажда наживы оказалась сильнее кровных уз: один из братьев, желая завладеть всеми деньгами, вырученными от сделки, застрелил другого. Пока шел судебный процесс, на холмах выросли тысячи геджеконду, и власти были вынуждены их снести. Сейчас на месте лачуг высятся новые здания – и ничто более не напоминает о бедных мигрантах из Анатолии, чьими руками построены целые кварталы нынешнего Стамбула.

Подобных историй на берегах Босфора сотни – и никто не желает их повторения. Эрдоган неоднократно заявлял, что геджеконду обезображивают турецкие города и представляют собой огромную проблему для Стамбула. «Мы разрушим трущобы и построим новый город, как это делали когда-то великий султан-завоеватель Мехмед Фатих и Мимар Синан», – утверждал Эрдоган. Его масштабный план ликвидации геджеконду, в шутку названный «проектом века», действительно важен для Турции в целом и для Стамбула в частности.

Сегодня любопытный турист может отправиться в геджеконду – и, возможно, это будет не самая приятная и безопасная прогулка в его жизни. Я всегда предпочитала именно исторический непарадный Стамбул как полувековому криминальному, так и туристическому фешенебельному – поскольку люблю этот город за его былое, ныне утраченное величие.

Дряхлость, нищета, обветшание и упадок ассоциируются в нашем сознании со смертью. Когда я в сумерках любуюсь бедными старыми кварталами Стамбула со смотровой площадки небоскреба «Istanbul Sapphire», – самого высокого в Турции – они кажутся мне залитыми вулканической лавой. Красно-оранжевый свет уличных фонарей сливается в потоки, которые устремляются в пространство между домами – иссиня-черными от наступившей темноты. Несмотря на тесноту и убогость, здесь веками обитают люди – торгуя, веселясь и ругаясь – поэтому трущобы Стамбула не менее важны, чем имперские мечети и султанские дворцы. Чрево города всегда доказывает, что город живет:

потребляет, болеет, стареет и обновляется. Как у любого из нас имеются свои слабости, так и у Стамбула есть неблагополучные районы и проблемные кварталы.

Районы вроде Хаскёя, Кючюкпазара и Балата похожи на изнанку красивой открытки, испещренную каракулями. Некоторые из них (например, Зейрек и Вефа) находятся на крутом склоне, уходящем к Золотому Рогу позади монументальной Сулеймание; иные (Кадырга) – располагаются в пешей доступности от Султанахмета. Они являют собой обратную сторону величия Высокой Порты и ее блестящей столицы. Стамбул приходил в упадок вместе с османским государством – в вышеупомянутых семтах и махалле ничего не строили в течение 50–70 лет. Последние здания были возведены после Первой мировой войны или на рубеже XIX–XX веков. Примерно в то же время в дипломатических кругах появился термин «Ближний Восток», обозначавший Османскую империю, включая Египет и Алжир, которые фактически ей уже не принадлежали.

Характерный признак трущоб, неизменные спутники упадка и разрушения – мусор и грязь; это воистину пятая стихия Ближнего Востока. Последствия не заставляют себя ждать: в Каире и Стамбуле нет пляжей, купаться там запрещено. В 1968 году турецкая газета Cumhuriyet («Республика») с горечью писала: «Золотой Рог уже больше не Золотой Рог, мы погубили его. Он превратился в грязный пруд, окруженный фабриками, мастерскими и скотобойнями, засоренный обломками судов и загаженный отходами, нечистотами и мазутом».

Невзирая на финансовые вложения и санитарно-эпидемиологическое законодательство, решить вопрос утилизации мусора не удается ни в Стамбуле, ни в Каире, ни в Аммане, ни в Бейруте. В Манаме – дорогой и помпезной столице Бахрейна – горы мусора громоздятся рядом с небоскребами. Соседство грязи и высоких технологий образует два разных культурных слоя – и демонстрирует, что Ближний Восток, несмотря на нефтяные скважины и приток инвестиций, придерживается традиционного образа жизни. Верблюды, мечети, базары и кальянные напоминают о древней истории региона. Новые городские легенды подозрительно похожи на османские предания, ветхозаветные притчи и сказки «Тысячи и одной ночи». Конечно, на Востоке любят роскошь – но именно трущобы и помойки свидетельствуют о его древности и вечности.

По наблюдению Лебона, улицы восточных городов убираются не людьми, но собаками. Марк Твен называет их мусорщиками Стамбула. Древнее предание гласит, что собаки вошли в Константинополь в 1453 году с армией Мехмеда II. Стамбульские собаки стали символом города; на почтовых открытках Макса Фрухтермана они изображены наравне с дворцами и панорамами Босфора. Герой романа Памука «Мои странные мысли» утверждает: «Стамбульские псы лают на всех, кто не является истинным турком». Собаки поделили город на секторы, и каждая стая контролировала свою часть Стамбула. Однажды в XIX веке терьер британского дипломата сбежал из отеля – местные псы несколько дней оказывали ему покровительство и в итоге привели назад к отелю.

Стамбульцы всегда относились к собакам с особой нежностью. В османскую эпоху уличные торговцы продавали требуху, которой любой желающий мог накормить псов. Возле мечетей ставили камни с выдолбленными углублениями, чтобы там собиралась дождевая вода и звери не мучались от жажды. Сегодня на берегах Босфора установлены будки, автоматические кормушки и поилки для кошек и собак. Интересно, что в Стамбуле животных называют не бродячими или бездомными, а городскими – ведь им принадлежит весь город.

В районе Мода жила коричневая собака Тарчин (тур. tarçın – корица), любимица всего Кадыкёя. В 2016 году Тарчин сбил автомобиль – местные жители ухаживали за ней и плакали, когда собака умерла. Вскоре стамбульцы направили в администрацию Кадыкёя петицию, в которой просили разрешения на установку памятника Тарчин – и муниципальные власти не отказали. За изготовление монумента взялся городской скульптор Искендер Гирей. Этот монумент станет вторым памятником в Стамбуле, посвященным собакам.

На протяжении истории псы Константинополя вызывали у горожан не только умиление, но и раздражение, – однако уничтожить их не представлялось возможным. Собаки не употреблялись в пищу и не считались хищниками – поэтому османы не могли их просто перебить. Между тем, в столице псов становилось все больше; при Махмуде II их развелось так много, что экипажи с трудом проезжали по улицам. Махмуд, ликвидировавший янычарский корпус, решил уничтожить и собак, бывших – наряду с янычарами – еще одним признаком традиционной стамбульской жизни. Султан поручил цыганам изловить псов, погрузить их на лодки и отвезти на Сивриаду. Когда это было сделано, на остров приплыл муфтий Стамбула и обратился к собакам с пламенной речью. Он объявил животным, что их отправили сюда ввиду крайней необходимости и что в смертный час их души не должны гневаться на правоверных; если же по воле Аллаха им надлежит спастись, то спасение непременно придет.