Согласно договору, у янычар было «неотъемлемое право на участие в управлении государством и противостояние политике, неблагоприятной для них». Оджак вспомнил об этом летом 1808 года, когда новый султан, Махмуд II, казнил Мустафу IV. «Львы ислама» протестовали против такой жестокости по отношению к своему ставленнику. Они вопрошали: «Разве падишах не человек?» – и затем с гордостью говорили: «Всякий может быть падишахом, пока мы существуем». По сути, это заявление означало угрозу заменить Махмуда – на тот момент единственного мужчину в правящей семье – кем-то другим, и тем самым лишить власти династию Османов. «Новые воины» давали понять, что султан остается главой государства, пока правит в допустимых для них пределах. Неудивительно, что именно Махмуд II уничтожил янычар.

Осознавая слабость Османской империи, падишах решил продолжить реформы Селима III. Преобразования коснулись в первую очередь армии: Махмуд II возродил низам-и джедид и вооружил янычарский корпус огнестрельным оружием европейского образца. «Львы ислама» противились нововведениям, но Русско-турецкая война (1806–1812) и Греческая война за независимость (1821–1832) показали несостоятельность оджака на поле битвы.

Еще одним провалом янычар стала ситуация в Северной Африке. Магрибинские беи игнорировали приказы султана и самостоятельно осуществляли внешнюю политику. Египет, подобно Магрибу, оставался в составе Порты и подчинялся падишаху только номинально. В 1805 году Миср[81] возглавил Мухаммед Али-паша – он прибыл туда с османским войском, посланным против Наполеона Бонапарта. Перехитрив врагов, паша вынудил Стамбул признать себя египетским вали (губернатором). Далее Мухаммед Али модернизировал местную администрацию, систему образования и налогообложения, изгнал из Египта англичан (1807–1809), истребил мамлюков (1811), захватил Аравийский полуостров (1811–1818) и присоединил к Мисру Северный Судан (1823).

Османская империя вступила в эпоху максимальной децентрализации – но, как ни странно, была к этому абсолютно не готова. Идея децентрализации родилась еще у Мехмеда II после взятия Константинополя. Турки не увидели в управленческой системе Восточной Римской империи ничего достойного подражанию. Османы судили о дереве по его плодам и не желали повторить трагическую судьбу византийцев. Мехмед II разработал комбинацию столичного доминирования с провинциальной автономией. Стамбул сосредоточил в своих руках высшие административную и военную власть, позволяя каждой общине, каждому городу и каждой деревне самостоятельно управлять своими делами.

Концепция децентрализации отражена в историческом самоназвании Порты: «Memâlik-i Mahrûse-i Osmanî» («Хорошо защищенные владения Османов»). Османская империя, исторически восходившая к завоеванию, представляла собой модель мироздания – разнородное общество, спаянное воедино силой и волей имперского центра (Стамбула).

Кризис Порты, с которым столкнулся Махмуд II, носил системный характер. Британский адмирал Адольфус Слэйд, служивший в османском флоте, отмечает, что децентрализация сопровождалась колоссальными тратами. Муниципальные учреждения имели неотчуждаемый доход, извлекаемый из местных источников; государственные же средства тратились на имперское величие и социальную сферу. Иными словами, государство оплачивало все дорогостоящие проекты – возведение и ремонт мечетей, больниц и т. д. Кроме того, за его счет содержалась армия – в итоге налоги, взимаемые в окрестностях Стамбула, едва покрывали расходы столичной пороховой фабрики.

Флот – правая рука падишаха, чья держава омывалась водами пяти морей, – также требовал внушительных финансовых вложений. Суммы были настолько велики, что, когда султан приказывал капудан-паше (третьему человеку в империи после самого себя и великого визиря) построить корабли или соорудить доки, флотоводец никак не мог сослаться на отсутствие денег.

Система децентрализации работала почти 400 лет. Остров Хиос поставлял султанским наложницам парфюмерию и косметику. Дамбы, дороги и мосты поддерживались в порядке. На шахтах и рудниках трудились местные жители – работа для них заменяла военную службу. Льготы и привилегии веками окупались благодаря выполнению условий, на которых они были предоставлены. Но внезапно из отлаженного механизма имперского единства посыпались – по политическим и военным причинам – отдельные элементы: Алжир, Египет, Бессарабия, Сербия, Валахия, черноморское побережье Кавказа…

В этих условиях янычары оказались бесполезны – им даже не удалось осадить зарвавшихся султанских наместников. От низам-и джедид тоже было мало толку, но оджак ненавидел эти войска и воспринимал их как угрозу своему существованию. Стамбульцы терпеть не могли янычар за дикий нрав. Летом 1826 года в столицу прибыли приглашенные Махмудом II европейские артиллеристы. Полки низам-и джедид по велению падишаха промаршировали перед казармами «львов ислама» в Топхане и Аксарае, дабы спровоцировать оджак на последний бунт. Провокация удалась: в ночь на 15 июня разъяренные янычары, как обычно, вышли на Атмейдан (Мясную площадь), опрокинули там свои котлы в знак недовольства – и двинулись навстречу смерти.

По дороге в Топкапы янычары по привычке жгли и убивали. На этот раз они разграбили дворец великого визиря, разорили дом директора пороховых заводов и изрубили на куски 12-летнего сына своего бывшего аги. Против мятежников выступили стамбульцы – на призывы глашатаев защищать султана откликнулись десятки тысяч человек. Они собирались у Голубой мечети, где их приветствовал Махмуд II, и нескончаемыми толпами шли в сторону Атмейдана, дабы не подпустить восставших к Топкапы. Столичный муфтий провозгласил истребление янычар богоугодным делом. Горожане атаковали «львов ислама», те запаниковали и беспорядочно отступили в свои казармы. Это стало роковой ошибкой оджака: по казармам ударили пушки. Деревянные постройки запылали, входы и выходы перекрыли солдаты низам-и джедид…

За день стамбульский корпус был почти поголовно уничтожен. Потери янычар составили от 10 тыс. до 30 тыс. человек. По свидетельству французского врача Шарля Деваля, «никогда солнце не освещало убийства ужаснейшего». Избиение янычар продолжалось еще несколько месяцев. «Львов ислама» разыскивали по всей империи (в одном только Стамбуле ежедневно казнили до 1 тыс. человек). Сотни трупов бросали в Босфор и Мраморное море.

Памук рассказывает, что после расстрела казарм Махмуд II отправил солдат в кофейни и парикмахерские, принадлежавшие янычарам. Имущество мятежников конфисковали, котлы разбили, знамена истоптали в грязи. Орден Бекташи разогнали. Шейх-уль-ислам издал фетву, в которой проклял «львов ислама». Махмуд II запретил даже произносить слово «янычар». На стамбульских кладбищах надгробия членов оджака разбивали кувалдами. 17 июня 1826 года падишах издал фирман об упразднении янычарского корпуса – этот день известен в истории Турции как «Счастливое событие» (тур. Vaka-i Hayriye).

Дальновидный Махмуд II заботился не только о настоящем, но и о будущем. Сразу после разгрома оджака он приказал придворному историку Мехмеду Эсаду-эфенди составить официальную версию случившегося. Сегодня в Стамбуле о буйной султанской гвардии напоминает мечеть Нусретие, призванная увековечить победу Махмуда II над теми, кто сотни лет держал в страхе его царственных предков.