Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Милочка, не нужно противиться своим чувствам. Все было и будет повторяться еще и еще. Я теперь не смогу без тебя.
— Ладно, Костя. Потом все выясним. А сейчас нам обоим пора на работу.
— Пора.
Она побежала в ванную для утреннего туалета, а я наведался в залу. Яйцо лежало на диване, как и вчера вечером. Я подошел и погладил его. Опять внутри его трепет, но в этот раз какой-то нервный, с короткими перерывами; опять то же щемящее нежное чувство. Поверхность его была сухой, и после прикосновения к нему на пальце остался едва заметный белый порошкообразный налет. Я понял, что оно хочет пить.
В ответ на смачивание зародыш ответил особым трепетанием, которое я почему-то воспринял как знак удовлетворения, радости или благодарности. Когда оно напилось, его поверхность вроде бы чуть-чуть потеплела, и движения зародыша стали более мягкими и спокойными.
— Костя, завтрак готов! Поторопись, — послышался из кухни голос Милочки.
На столе уже стояли две тарелочки с творогом, политым сметаной, и две чашки горячего кофе. А на середине стола — круглая хрустальная вазочка с печеньем. Все было расставлено с особым вкусом, гармонично, логично, одним словом, как надо. «И когда она успела навести здесь порядок и чистоту?» — подумал я, садясь за стол.
— Может, тебе маловато, или ты еще чего хочешь?
— Спасибо, Милочка, мне и этого много. Я теперь очень мало ем, особенно по утрам. Так что этого — предостаточно.
— Ты уже проведал своего будущего питомца?
— Да, только что. Оно хотело пить. Я напоил его, и оно поблагодарило меня.
— Сказало «спасибо» или как-то еще?
— Как-то еще.
— Как же?
— Особым трепетом под скорлупой, приливом тепла к поверхности и чем-то еще, чего не выразишь словами.
— Костя, ты определенно заболел психически. От длительного воздержания, наверное? Но после нынешней ночи все должно было пройти. Или это остаточные явления?
— Милочка, ты в своем амплуа. Сугубо по-медицински ставишь диагнозы.
— Такая уж у меня профессия — ставить диагнозы.
Она допила последний глоток кофе и принялась мыть посуду.
— Милочка, вот тебе ключи.
— Зачем они мне?
— Как, ты же теперь здесь хозяйка.
Она улыбнулась.
— Костя, ты так наивен! Одна ночь — это еще не значит…
— Для меня значит. И я очень прошу тебя, возьми их. Сегодня после работы перенесем твои вещи.
Она демонстративно рассмеялась.
— Ну, что ты, Костенька! Вот так, сразу? Мы даже ничего не обсудили, не проверили друг друга. В общем, это так не делается.
— Кто сказал, что не делается? Как это не проверили? Мы знаем друг друга без малого два десятка лет! К чему откладывать? Что за условности?
— А мой траур? Нужно, по меньшей мере, год выдержать, а ты…
— Какой еще год? Глупости! Переходи ко мне, притом сегодня же.
— А обо мне ты подумал? Что скажут дети? Родственники Толика? Знакомые? Такой поступок мудрым не назовешь.
— А для чего нам эта мудрость? Дети наши уже сами семейные люди. Толины родственники знают, что при его жизни ты была ему замечательной женой. Они поймут. Может, со временем, но поймут. Живым надо о живом думать. А остальные привыкнут. Посудачат — и привыкнут. Почему мы должны что-то выдерживать, чем-то себя ущемлять? Мы же не в средневековье живем, верно? Нам хорошо друг с другом, так почему мы должны сами себе противиться? В общем, так. Сегодня после работы будь дома. Я приеду за тобой на такси. А ты к этому времени собери вещи. Все!
— Я и не подозревала, что ты такой настырный. А ты утверждаешь, что мы хорошо друг друга знаем. Я должна подумать, Костя. Это серьезно.
— Вот и думай до вечера. А вечером — ко мне. Может мне прийти помочь тебе собрать вещи?
— Ладно, Костя, пора на работу. А то мы слишком уж с тобой заболтались.
Вечером, придя с работы, я тут же принялся «поить» свою лесную находку. Реакция была той же. Теперь я уже понимал его сигналы о помощи и знаки благодарности. С неохотой покинув своего питомца, я без телефонного звонка отправился к Милочке. Она возилась на кухне и собирать вещи вовсе не думала.
— Костя, садись ужинать. А о вчерашнем забудь. Ничего между нами не было. Все тебе приснилось, понял? Попробуй, какие я приготовила котлеты с жареной картошечкой! Ты же только с работы.
Я решительно отодвинул тарелку с аппетитным блюдом.
— Нет, Милочка, я сюда не ужинать пришел, а за тобой с вещами. Где твои вещи первой необходимости? Я помогу тебе упаковаться, и поедем. Остальные заберем потом. Так! Что ты берешь из кухонной утвари? А поужинаем уже у меня. Вернее, у нас. Давай, давай, а то поздно будет, а завтра нам опять на работу.
— Да угомонись ты, наконец! Никуда я не поеду!
— Поедешь! Я не уйду без тебя, и с вещами, ясно?
— Ничего никому здесь не ясно! Ты понял?
Зазвонил телефон.
— Алло! Аня, это ты? Здравствуй. Да нет, не смогу. Я сейчас занята. Чем? Ха-ха-ха!.. Не поверишь! Мне сейчас предложение делают! Кто? Костя Панчук, знаешь такого? Да вот, пришел и говорит, что не уйдет, пока не заберет меня с вещами, а я…
Она держала трубку в левой руке, а правой что-то помешивала в кастрюле на плите.
— Понимаю, что хороший. Но вот так, сразу… Притом, и года не выдержав… Ой, да ну вас обоих! Вам спектакль, а для меня — вопрос жизненной важности. Под вашу с Вовой ответственность? Хм, интересно! Вам бы только праздновать!
Обессилевшая, она опустилась на стул.
— Ну, вот! Сказала на свою голову! Сейчас Коренцовы припрутся. Что он, что она! Что мне с ними делать! Ой! Из-за них соус пригорел!
Она захлопотала над газовой плитой, а я сидел молча и ждал приезда Коренцовых. Аня и Володя когда-то входили в нашу общую компанию, но после начала светланиного романа с полковником они нас покинули. Из телефонного разговора я понял, что они поддерживают мое предложение и хотят быть активными участниками создания нашей с Милочкой новой семьи.
Милочка жила на втором этаже, поэтому было отчетливо слышно, как под окном остановилась и засигналила коренцовская «двадцатьчетверка», а через полминуты настойчиво зазвонили в дверь. Коренцовы влетели как ураган.
— Молодоженам — гип-гип-ура! Поздравляем! — громко прокричал Коренцов.
— Поздравляем! Совет да любовь! — поддержала его Аня.
Володя откупорил шампанское. Аня стала вытаскивать бокалы из серванта с криком:
— За молодых! Горько!
— Горько! — закричал
