Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Странно, откуда оно могло здесь взяться, страусиное? Такое скажешь!
Мы дошли до моего подъезда и стали подниматься на крылечко. Старушки, сидящие рядом на лавочке, оживленно зашушукались. «Вот стервы любопытные, — подумал я, — теперь им на весь вечер будет тема для обсуждения». Мы с Милочкой встретились взглядами и рассмеялись, поняв друг друга без слов. Войдя в мою квартиру, она ахнула от неожиданности.
— Костя, как ты можешь жить в таком беспорядке! Ведь у Светки всегда был образцовый порядок, на зависть всем.
Я ни слова не ответил, только посмотрел на нее и вымученно улыбнулся. Видимо, в моем взгляде она усмотрела укор, потому что осеклась и замолчала.
— Прости, я не хотела причинить тебе боль… Ну, показывай, где эта твоя таинственная находка?
— Да вот, на кровати. Видишь?
— Ого! Да оно и впрямь страусиное.
Она подошла к кровати и стала рассматривать мою находку сначала без очков, потом в очках, а потом погладила ее рукой.
— Да, на ощупь оно в самом деле приятное, как будто бархатное и чуть-чуть влажное.
Она помолчала.
— Тепленькое. Что за птенчик там, внутри? Интересно бы знать. Знаешь, Костя, а давай разобьем его, и я приготовлю из него яичницу нам на ужин!
Я чуть не задохнулся от возмущения.
— Как это, разобьем? Какая там яичница! Оно же живое, понимаешь? Живое! Как ты могла такое предложить? Это же варварство, живодерство!
— Ладно, ладно, не будем разбивать. Но что ты с ним, в конце-то концов, собираешься делать? Если яйцо не насиживается, оно со временем остынет, и зародыш погибнет. Что тогда? Оно протухнет, а ты все будешь любоваться? Дальше что?
— Не знаю, Милочка. Постараюсь сохранить в нем жизнь.
— Как? Каким образом? Сам будешь его насиживать? Или у тебя инкубатор есть?
— Не знаю. Похоже, что оно не нуждается ни в насиживании, ни в инкубаторе. Оно в лесу жило само по себе. Его нужно только вовремя подпаивать.
— Как это, подпаивать? Оно что, пить умеет?
— Да, представь себе. Сейчас я тебе покажу, и ты сама все поймешь.
Я дал ей увеличительное стекло, осветил яйцо настольной лампой, и она принялась с удивлением рассматривать его поверхность. Потом я мокрой губкой увлажнил скорлупу, и Милочка аж цокнула языком от удивления.
— Вот это да! Оно втягивает воду! Оно действительно пьет!
Я продолжал смачивать поверхность до тех пор, пока не закрылись отверстия, и вода не перестала всасываться. Милочка снова удивилась.
— Смотри, напилось. Это надолго?
— На пару часов. Или даже больше. А потом оно снова начнет пить. По-моему, оно поглощает воду, что-то там с нею делает, затем выделяет слизь, которая, затвердевая, наращивает скорлупу. Увеличивает ее толщину, растет. А может быть и не увеличивает, а растворяет ее изнутри. Таким образом, яйцо растет.
— Возможно. Давай проверим. У тебя есть чем замерить его хотя бы только в длину?
— Конечно, есть.
Я принес метровую линейку и два треугольника.
— Подержи. Вот так. Двадцать четыре сантиметра и три миллиметра. Сейчас запишу. Перемерим через сутки. Если не будет заметно, то где-то через неделю перемерим еще разок. Но неизбежно эффект роста в конце концов заметим. Если он имеет место, конечно.
— Ну и что? Что мы потом будем с ним делать?
— Посмотрим, чем все это кончится, что из него вылупится.
— А если динозавр? — игриво спросила Милочка.
— Ну, динозавр — так динозавр.
— И что мы с ним будем делать?
— Не знаю. Посмотрим.
Наступила неловкая пауза. Мы не знали, что сказать друг другу. Мне не хотелось, чтобы она уходила. Ей, видимо, тоже. Мы оставили мою находку в покое и перешли из спальни в залу. Я включил телевизор. По первой программе говорили о выборах президента. Я переключил на вторую. Там стреляли, бегали, дрались. На следующей гремела какая-то дикая музыка, дальше — реклама, клипы и тому подобное.
— Выключи, — попросила Милочка, — смотреть нечего. А у тебя нет кассеты с какой-нибудь медленной ласковой музыкой? Чтобы нервы отдыхали.
Я поставил Адамо. Нежный голос певца успокаивал и придавал нашей встрече оттенок близости, создавал интимный настрой. Я предложил потанцевать. Она медленно встала с кресла, подошла и положила мне на плечи свои мягкие теплые руки. Улыбаясь, посмотрела мне в глаза, и мы щека к щеке медленно поплыли в танце по совсем еще недавно такой пустой и неуютной комнате. Аромат ее косметики и дыхания, близость ее еще упругого и стройного тела слегка возбуждали меня, но я по началу не хотел заходить дальше, что-либо изменять. Просто хотелось, чтобы этот танец длился бесконечно.
— Смотри, уже вечер — совсем темно. Мне пора.
— Куда это тебе пора?
— Домой. Поздно уже.
— У тебя что, дома дети плачут? Кто-то ждет тебя — не дождется?
Она улыбнулась и посмотрела на часы.
— Но домой-то возвращаться надо. Не оставаться же мне у тебя на ночь.
— А почему бы тебе и вправду не остаться? Мы ведь с тобой оба такие одинокие! И мне было бы так приятно твое общество. Останься, ну пожалуйста.
С минуту она помолчала, а потом каким-то глухим, не своим голосом сказала:
— Понимаешь, Костя, еще ведь и года не прошло после смерти Толика. А я его так любила!
— Я Светлану тоже любил. Что же нам теперь, в монастырь, что ли?
— Ну почему в монастырь? Люди осудят, ведь меня все знали как порядочную женщину, и ты, в том числе.
— Да что мы, ради них живем на свете? Привыкнут, куда им деться.
— К чему? К тому, что я…
— Ну что ты, Милочка! Ведь жизнь есть жизнь, и мы с тобой пока еще живые люди. Останься… Пожалуйста…
Я прижал ее к себе и нежно поцеловал. Она припала к моей груди и, дыша мне за пазуху, отрицательно замотала головой.
— Я ведь не для этого к тебе шла, поверь, Костя… Я шла только посмотреть твою лесную находку, и все.
— И я тоже тебя приглашал без всякой задней мысли. Но мне стало так хорошо с тобой… И тебе тоже, я знаю…
— Ты прав, Костенька. Мне хорошо с тобой, даже очень. Но что будет дальше, потом? Чем это все закончится? Я могу всерьез влюбиться, а ты все о Светлане думаешь, я знаю. Ведь ты ее всегда любил, а куда твоя любовь могла деться?
— Вот ты и помоги мне забыть ее. Ведь я ее просто обязан забыть, понимаешь? А я помогу тебе поскорее забыть Толика…
— А я не хочу, понимаешь, не хочу забывать его! Хочу сохранить о нем память
