Он наклонился и нежно коснулся губами ее губ.

– Девонька, ты можешь продолжить сводить меня с ума своими уловками, когда ночью мы останемся наедине и совершенно голые.

Ее колени ослабели от обольстительной интонации в его голосе.

– Алистер Джилбрайд, ведите себя прилично. Что могут подумать окружающие?

Он приподнял подбородок и улыбнулся.

– Меня волнует только то, что думаешь ты, любовь моя. Ты самое главное для меня в этом мире и не забывай это.

Она окончательно ослабела в его объятиях и была готова, чтобы он немедленно унес ее в спальню.

– Достаточно, Алистер Джилбрайд, – рявкнул его дед, поторопив новобрачных. – У вас будет достаточно времени для этого безрассудства. А сейчас вы должны открыть танцы и исполнить рил.

Иди едва не рассмеялась, увидев недовольное выражение лица мужа. Она толкнула его локтем в бок, прежде чем он выразил недовольство вмешательством деда.

– Да, ваша светлость, мы готовы, – сказала она.

– Зови меня просто дедом, девонька, – поправил ее старик. – Нет необходимости использовать титулы теперь, когда ты стала членом семьи.

Иди удивленно заморгала после такого неожиданного заявления, но ее новый прародитель уже погнал их к двери.

– Идите же, – сказал он. – Волынщики уже на месте, все готовы танцевать.

– О нет, – застонала леди Риз. – Хватит волынок.

– Ужасные штуки, верно? Я сам не выношу их, – сказал лорд Риддик, беря ее руку. – Однако надо соблюдать традицию. Клан ждет этого. – Он повел мать в бальный зал, а Эвелин и Вулф последовали за ними.

Иди и Алек удивленно посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Твой дед ненавидит волынки? – спросила Иди. – Как это возможно?

Алек покачал головой.

– Я забыл это. Я многое забыл. Какой же я идиот.

Иди взяла его под руку.

– Вот, значит, как ты любишь свою семью и свой Блэргал?

Он кивнул.

– Да, но с твоей помощью я все вспомнил. Спасибо тебе, дорогая, за то, что помогла мне вернуться в семью.

– И тебе спасибо, что сделал меня частью этой семьи, – сказала Иди, прижимаясь к нему.

В его серебристо-серых глазах отражалась радость, которую она испытывала сейчас и надеялась испытывать до конца своих дней.

Когда волынки издали первые звуки рила, муж улыбнулся Иди.

– Вы готовы приветствовать свою новую семью и клан, госпожа Риддик?

Она улыбнулась ему в ответ.

– Вперед, мастер. Ведите меня.

Доминик Хантер въехал в своем экипаже через железные ворота во двор красивого особняка, построенного в стиле эпохи короля Якова Первого. Питер, его грум, спрыгнул на землю до того, как карета полностью остановилась около крытой галереи с колоннами.

– Отведи лошадей в конюшню. Я не знаю, как долго пробуду здесь.

– Хорошо, сэр Доминик. Я сам вытру их досуха.

Доминик гнал лошадей быстрее обычного по загруженной дороге от Лондона до Камберуэлла, потому что сообщение, которое он получил этим утром, заставило его покрыться холодным потом.

Как это характерно для Гриффина – называть свою мать просто по имени и выражаться так лаконично. Однако Гриффин не стал бы вызывать Доминика, если бы того не требовала ситуация, а это означало, что дела обстояли далеко нехорошо.

Тот факт, что не Хлоя, а Гриффин, просил его о помощи, вызывал дополнительное раздражение. После того как она вновь появилась в его жизни два месяца назад, Хлоя взяла на вооружение осторожную вежливую манеру поведения, что приводило Доминика в отчаяние. Она в течение долгих лет разлуки выстроила глухие стены вокруг своего сердца и не желала их разрушать. Доминик, как никто другой, понимал, какие страдания она испытывала. Любой разумный мужчина дал бы ей время, необходимое для того, чтобы привыкнуть к существенным изменениям в ее жизни. В течение нескольких лет Доминик и Гриффин считали, что она умерла. Ее внезапное возвращение в их жизнь явилось шоком для них обоих.

Доминик старался вести себя разумно в отношении Хлои. Он хотел преодолеть возникшие барьеры и приблизиться к той когда-то милой невинной девушке, которую любил и которую искал целых четырнадцать лет. То, что Хлоя была по-прежнему мила, не вызывало сомнений, и ее любящее сердце все так же пылало ярко, как Полярная звезда. Вместе с тем она очень осторожно возвращалась к жизни, помня о той жестокости и боли, которой подверглась со стороны равнодушного мира. Каждый раз, когда Доминик видел взгляд Хлои, ее карие глаза, омраченные безысходным отчаянием, ему хотелось разорвать что-нибудь или кого-нибудь на части.

Он был одним из влиятельнейших людей Англии, однако видя, как страдает Хлоя, не знал, как помочь ей, и чувствовал себя совершенно беспомощным.

На стук Доминика дверь открыл Хилл, дворецкий Хлои, и впустил его в старомодно обставленный холл.

– Вас ждут, сэр Доминик. – Узкое старческое лицо Хилла выражало крайнюю озабоченность. – Миссис Пайпер, а также миссис и мистер Стил ждут вас в дальней гостиной.

Хотя настоящая фамилия Хлои была Стил, она жила многие годы в Камберуэлле, известная как миссис Пайпер – богатая вдова из Нортумберленда, ведущая затворнический образ жизни. Это долгое время мешало Доминику, даже с возможностями «Интеллидженс сервис», имевшимися в его распоряжении, найти ее. Он не мог понять, почему Хлоя предпочла скрываться, зная, что он готов сделать все возможное, чтобы защитить ее. Потом она объяснила это тем, что близкие ей люди считали ее умершей, и ее внезапное появление снова в их жизни могло вызвать нежелательную реакцию.

Это было самое абсурдное объяснение, какое он когда-либо слышал. Он подозревал, что она убедила себя, будто бы станет в большей степени бременем, чем благом, в их жизни и что ее прошлое принесет ее сыну и друзьям позор и унижение.

– Как она чувствует себя? – спросил Доминик.

Дворецкий поморщился.

– Миссис Пайпер слишком своевольная женщина, с позволения сказать. Она заявила, что я старый болтун и все такое.

Доминик не был удивлен грубоватыми выражениями Хилла. Этот человек был не просто дворецким Хлои. Он был ей надежным другом и в течение многих лет оказывал помощь в ее непростой благотворительной деятельности. Доминик подозревал, что Хилл оказывал также и другого рода поддержку, заменяя ей отца, которого она потеряла много лет назад.