Правители развернулись к толпе, что собралась на площади Фонтанов. Людские голоса постепенно стихли. На трибуну взошел первый из глав Республики – Хеймиш Оглторп.

В свое время, устав выступать против оплошностей политической системы, Оглторп выдвинулся на вакантную должность правителя. Они с Кристосом ежедневно сталкивались лбами, поскольку Хеймиш имел удивительную способность точно определять уязвимые места в витиеватой идеологии моего брата. Однако Кристос питал к эскулапу уважение. Они друг друга уравновешивали, примерно в той же степени, как Кристос с Теодором.

Поскольку наши места были расположены за трибуной, речи мы слышали не слишком отчетливо. Я терпеливо ждала окончания. Солнце взошло в зенит, тень от тополя переместилась. Я наблюдала, как Теа играет с куклой – игрушкой, вырезанной из дерева. По какой-то необъяснимой причине малышка назвала ее Флоренс. Я сшила ей полный гардероб из обрезков, которые взяла в ателье Алисы, предвкушая, как буду учить племянницу шить и помогу ей сделать еще больше миниатюрных платьев и нижних юбок.

Хеймиш умолк. Толпа разразилась аплодисментами и радостными возгласами. Хоть я и не слышала его речь, но знала, что он подводил итоги и рассказывал об успехах, коих мы добились за последние три года после окончания Галатинской гражданской войны. Хеймиш оптимистично взирал на проблемы, с которыми все еще сталкивалась нация.

Правители стали буфером между региональными Советами и избранными мэрами в городах по всей стране и Народным советом Галатии. Иногда с выборами возникали сложности практического характера. Во время первого голосования это привело к беспорядкам, однако теперь все проходило гладко.

После долгих споров избирательное право предоставили и женщинам, так что я впервые проголосовала вместе с Эмми и Алисой.

Международная торговля и отношения с другими странами были почти восстановлены до довоенного уровня. Даже с Западным Серафом, чье правительство неохотно заключило договоры об использовании магии, в подписании которых я приняла немалое участие. Фенианские рабочие продолжали бастовать. Мы дипломатично вмешались, оказав поддержку в виде торговых соглашений тем рилькфенам, которые решились пойти своим служащим на уступки. Денежные вливания перевесили, и все больше владельцев фабрик и заводов стали оказывать давление на правительство, вынуждая его законодательно оформить права рабочего люда.

Раздались еще более громкие аплодисменты, и я уловила обрывки речи Хеймиша: он говорил о канализационной системе столицы.

Я засмеялась – улучшение санитарных условий города было любимым проектом Оглторпа. Он внимательно следил за здоровьем граждан. Вспышек лихорадки и дизентерии стало значительно меньше. Хеймиш утверждал, что это связано с усовершенствованием системы водостока.

Торговля в городе в условиях демократии продолжала усиленно развиваться. Это положительно сказалось на открытии новых предприятий. Я удовлетворенно вздохнула. Позади осталось столько разрушений и смертей, однако теперь нашу страну ждало лишь светлое будущее.

Услышав мой вздох, Сайан решил, что я скучаю, и приподнял бровь.

– Кристос сказал, речи будут короткими.

– Он сказал, его речь будет короткой, – отозвалась я. – Хеймиш ничего подобного не обещал.

Сайан тихо рассмеялся.

– Воистину. Он – как это на галатинском? – велеречив. Все бы хорошо, да только слишком жарко. Ветерка не хватает.

Я передала ему стакан холодного лимонада. Хеймиш наконец завершил свою речь. Толпа проводила его возгласами и аплодисментами. Эмми, Парит, Вения и остальные мои подруги-пеллианки, скорее всего, тоже находились на площади. Меня кольнула боль утраты: я вспомнила бабушку Лиету. Отныне она уже не присутствовала на наших встречах – ранней весной мирно скончалась во сне.

С остальными я все еще виделась. Теперь я приглашала подруг в мой чересчур большой кабинет, любезно предоставленный университетом. Я думала, что Эмми захочет снова работать в ателье Алисы, но она попросилась ко мне учиться чародейству вместе с квайсетскими монахинями, а также галатинскими девушками. У нас занимались студентки даже из Западного Серафа. Эмми была одарена меньше других; Тантия лучше накладывала чары на твердые материалы, а серафки обладали необычными особенностями. Однако Эмми прилежно трудилась и в итоге стала моей ассистенткой.

Поначалу некоторые галатинцы, узнав, что Пеллию включают в состав Республики Галатия, испытывали сомнения. Но постепенно к переселенцам начали относиться более приветливо – даже приветливее, чем до войны.

Проблемы все еще возникали – например, Хеймиш умолчал о небольшой кучке галатинских националистов, что сформировалась из радикальных Красных колпаков и недовольных роялистов. И те и другие отказывались признавать Пеллию провинцией Галатии и в итоге заключили союз. Они распространяли памфлеты и баллотировались в Совет, как правило, безуспешно, но, похоже, во имя своих целей не собирались нарушать мир.

На трибуну взошел Кристос. Сайан, достав из кармана часы на цепочке, притворился, что засекает время. Я прикрыла усмешку рукой. Вдруг Кристос неожиданно спрыгнул с трибуны и зашагал через площадь к постаменту, на котором была воздвигнута новая статуя, тщательно завернутая в слои брезента. Толпа расступилась перед правителем.

Кристос взобрался на постамент, ослабил веревки и принялся оживленно жестикулировать, произнося речь. Я не слышала ни слова.

Но, кажется, брат говорил нечто действительно важное, поскольку собравшиеся затихли, точно на службе в кафедральном соборе.

Кристос потянул полотно, скрывающее статую, и сорвал его.

Статуя темно-серого гранита изображала Теодора. Одну руку он опустил на рукоять меча, покоившегося в ножнах, а другой держался за ствол молоденького саженца, словно только что полил его.

У меня перехватило дыхание и вырвался лишь короткий, горько-радостный возглас:

– О…

Сайан быстро обернулся, но понял, что я не расстроена, а просто ошеломлена. Кристос устремил на меня взгляд через всю толпу, что нас разделяла. Я улыбнулась и кивнула ему.

Теодор стоял там, где ему было самое место, взирая с высоты на сердце города – столицы страны, что помог построить. Страны, от которой никогда не отказывался. В одном конце площади зародился ликующий рев и прокатился по толпе.

Я выдохнула; по щеке пробежала слеза. Дыра, которую принц оставил в моей жизни, больше не кровоточила. Я не корчилась от боли при малейшем упоминании, а думала о радостных моментах. Я смирилась с потерей.

Статуя, воздвигнутая в центре столицы, несколько исправила несправедливость, которую причинила смерть Теодора. Здесь он будет наблюдать за переменами, коим должен был стать пастырем.

Толпа медленно разошлась – кто подался на набережную, кто в новые парки или скверы для пикников. Аннетт и Виола распаковали медовые кексы, достали хлеб и ветчину, а также булочки с огурцом, фаршированные козьим сыром. Сайан наполнил бокалы лимонадом.