Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пожалуйста, Кейти, послушай меня. У нас с Анной все кончено. Я для того и вернулся из «лагеря» Уолкоттов, чтобы ей об этом сказать. Именно поэтому мы и обедали вместе.
Я снова повернулась к Тинкеру и сказала, словно думая вслух:
– Интересно, а Уоллес знал?
Тинкер опять поморщился. Он все смотрел на меня глазами раненой газели. Сейчас просто невозможно было поверить, каким он раньше казался мне привлекательным. Вообще-то, если оглянуться назад, думала я, он весь был самой настоящей фикцией – как и его дорогие, украшенные монограммой безделушки вроде той серебряной фляжки в кожаном футляре. Он, наверное, эту фляжку без конца полировал, сидя в своей безупречной кухне, хотя в Манхэттене на каждом углу можно купить виски в плоской бутылке как раз такого размера, чтобы в карман влезала.
Когда я вспоминала, как Уоллес, в своем простом сером костюме, с предельной вежливостью тихим голосом давал разные дельные советы седовласым друзьям отца, то Тинкер по сравнению с ним начинал казаться мне каким-то водевильным актером. Вообще-то мы, наверное, не слишком полагаемся на сравнения, чтобы понять, с кем в данный момент имеем дело. Чаще все-таки мы предоставляем людям возможность показать себя в тот или иной момент такими, какими им хочется самим, и этот небольшой отрезок времени куда более управляем и сценичен, куда лучше поддается контролю, чем целая человеческая жизнь.
Смешно. А ведь я с таким страхом представляла себе эту нашу встречу. И вот теперь, когда она состоялась, я находила ее даже отчасти забавной; во всяком случае, она явно помогла мне во всем разобраться и даже в чем-то обнадежила.
– Кейти, – сказал Тинкер, а точнее пролепетал умоляющим тоном, – я же пытаюсь объяснить тебе, что та часть моей жизни осталась позади.
– И моей тоже.
– Пожалуйста, не говори так!
– Эй! – снова прервала я его веселым тоном. – А вот тебе и еще один вопросик: ты когда-нибудь ходил в поход по-настоящему? С палаткой? В настоящий лес? С охотничьим ножом и компасом?
Это, похоже, задело в его душе некую болезненную струну. Я заметила, как на щеках у него заходили желваки.
– Ты перегибаешь палку, Кейти.
– Правда? А что это значит? На что это похоже?
Тинкер опустил голову, изучая собственные руки.
– Мальчик мой, – сказала я, – видела бы тебя сейчас твоя мать.
Он вдруг резко поднялся, ударившись бедром об угол стола так, что из молочника выплеснулись сливки, и положил возле сахарницы пять долларов, дабы отблагодарить нашу официантку за внимание.
– Кофе тоже за счет Анны? – спросила я.
Тинкер, шатаясь, как пьяный, двинулся к двери.
– Неужели именно это и означает «перегибать палку»? – крикнула я ему вслед. – По-моему, не так уж это и плохо.
Я положила на стол еще одну пятидолларовую банкноту и встала. Направляясь к выходу, я тоже слегка пошатнулась. А оказавшись на Второй авеню, сперва посмотрела в одну сторону, потом в другую – точно волчица, которой наконец-то удалось вырваться из клетки. Затем глянула на часы. Стрелки раскинулись между цифрами «девять» и «три», точно два дуэлянта, отсчитавшие шаги и готовые повернуться и стрелять.
Было совсем не так уж и поздно.
* * *
Дики понадобилось целых пять минут, чтобы отреагировать на мой бешеный стук в дверь. Мы с ним не виделись с тех пор, как вся наша компания заявилась без приглашения на вечеринку в Вайлэвей.
– Кейти! Какой потрясающий сюрприз! Потрясающий и… загадочный.
Он был в брюках от вечернего костюма и строгой рубашке. И, должно быть, как раз повязывал галстук, когда я принялась барабанить в дверь, и теперь галстук нелепо болтался, зацепившись за воротничок. Впрочем, это лишь придавало его виду лихости.
– Можно войти?
– Еще бы!
Когда я в верхнем городе вышла из сабвея, то для начала заглянула в ирландский бар на Лексингтон-стрит, чтобы пропустить пару стаканчиков, а потому прошла мимо Дики в гостиную, слегка покачиваясь, словно блуждающий огонек на ветру. До этого мне довелось видеть его квартиру только полной народу, но сейчас она была абсолютно пуста и сразу дала мне понять, какой Дики на самом деле аккуратист при всей его разудалой внешности. Буквально все стояло, лежало и висело на своих местах. Кресла были аккуратно расставлены вокруг столика для коктейлей. Книги на полках располагались в алфавитном порядке по именам авторов. Пепельница стояла справа от того кресла, в котором Дики до этого читал, а настольная лампа на никелевой подставке слева.
Дики все еще не мог отвести от меня глаз.
– Ты снова рыжая!
– Это ненадолго. Как ты насчет того, чтобы немного выпить?
Было ясно, что Дики ждут где-то в другом месте; он уж было мотнул головой в сторону двери и даже рот открыл, чтобы что-то мне объяснить, но я лишь удивленно подняла левую бровь, и он сразу передумал.
– Ну конечно! Немного выпить – это сейчас самое оно.
Он подошел к изящному шкафчику из черного дерева. Передняя панель шкафчика откидывалась, как рабочая поверхность секретера.
– Виски?
– Что тебе самому больше нравится, – сказала я.
Он налил нам обоим по глотку, и мы чокнулись. Я моментально все выпила и показала ему пустой стакан. Он снова открыл было рот, но так ничего и не сказал. Залпом допил свой виски и налил нам обоим несколько более подходящие порции. Я хорошенько хлебнула и немного покружила по комнате, словно пытаясь собраться с силами.
– У тебя, оказывается, просто очаровательная квартира, – сказала я. – Но, по-моему, я ее целиком так и не видала.
– Конечно, конечно, извини! Я совсем забыл о манерах. Сюда!
Он указал на дверь, за которой была маленькая столовая; электрические светильники там были выполнены в виде канделябров с тонкими свечками. А резной стол в колониальном стиле, скорее всего, появился в этой семье еще в те времена, когда Нью-Йорк был колонией.
– Здесь моя, так сказать, «трапезная». Вообще-то этот стол рассчитан на шестерых, но за него и четырнадцать человек запросто садятся.
В противоположном конце столовой имелась вращающаяся дверь с иллюминатором, а за этой дверью – кухня, сверкавшая прямо-таки райской белизной и чистотой.
– Это кухня, – пояснил Дики, сделав какой-то неопределенный жест.
Мы прошли еще в одну дверь, а потом немного по коридору мимо гостевой комнаты, которой явно давно не пользовались. На кровати аккуратными стопками лежала летняя одежда, которую предстояло убрать