бюрократом и я? — задавал он вопрос. — Не чужды ли, в самом деле, такие слова, как «надлежащие мероприятия», моему классу? — думал Авенир. — Да. Машине чужд бюрократизм. Не потому ли меня и поныне тянет к токарному станку?»

Но его не посылали к станку. Он числился той изюминкой в советском аппарате, которая должна вытравить бюрократизм и придать аппарату ту особую крепость, которую изюмина придает сухарному квасу.

«Квас шибает в нос, так и нам, рабочим, надо шибануть в нос бюрократизм», — решил Авенир и невольно сжал кулаки.

«Борись, если можешь, мерами военного коммунизма», — припоминал он слова Автонома. Но кто выбросил эти строки? Разве они являются для него лозунгом? Их воспроизвел упадочник. Вот кто воспроизвел их, — сердился Авенир. Зачем меры военного коммунизма, коль идет нэп?»

На Никольской улице Авенир приостановился у магазина утвари. Он часто видел этот магазин, но не обращал на него внимания.

Сейчас в окнах он увидел то, что видел и раньше, но это было для него чем-то потрясающим. В витрине была выставлена церковная утварь вместе с утварью революции. Церковная дарохранительница нашла мирное соседство с советским гербом, а церковные хоругви — с красным знаменем.

«Борись мерами военного коммунизма», — мелькнуло в голове.

И Авенир ринулся к окну, приподнял кулаки, но быстро их опустил.

Проходившие люди на минутку приостановились, а затем побрели своей дорогой.

Авенир также пошел домой, но весьма удрученный.

«Сколько глупостей еще впереди, — подумал он. — Чего только мы ни окрасили в красный цвет. Даже завод называется у нас «Красный Перун», а ведь Перун — идол».

О ПОДОРВАННОМ АВТОРИТЕТЕ

Языком мел и, а рукам воли не давай, — ибо язык твой без костей: он не причинит физической боли.

Ек. Холодная. «Сумерки моей юности»

В тот день, когда Авенир Евстигнеевич возобновил обследовательскую работу в «Центроколмассе», с Петром Ивановичем произошел несчастный случай: узнав от сослуживца о новом дополнительном пребывании «ревизора» в учрежденских недрах, он был охвачен каким-то непонятным ужасом. Со страха его тело как-то натужилось, и у него лопнули подтяжки. Брюки, имевшие в объеме запас на случай накопления жира, мгновенно сползли почти до колен. Оторопевший Петр Иванович не знал, что делать, и простоял в сем неприличествующем положении несколько секунд, пока до его уха не донесся отчетливо смех сослуживцев. Час спустя рыжая делопроизводительница, к которой Петр Иванович питал сверхъестественные чувства, слегка хихикая, напомнила:

— Петр Иванович, — сказала она, — каким образом вы уронили авторитет?

Петр Иванович вначале не понял этого тонкого намека, но, догадавшись, покраснел и без особой надобности ощупал пояс брюк и оправил его. Петр Иванович почему-то предчувствовал, что такие обстоятельства могут принести омрачение в будущем. Предчувствие не обмануло его: Авенир Евстигнеевич в тот же день потребовал немедленного сокращения служащих, которые после первого акта комиссии зачислены в служебный резерв. Родион Степанович протестовал, звонил куда-то по телефону, но Авенир Евстигнеевич показал специальное отношение, подписанное влиятельным лицом, о «немедленном проведении в жизнь всех вышеуказанных мероприятий».

Так как в предписании не было указано, о каких именно «мероприятиях» идет речь, то Родион Степанович и на сей раз перехитрил ревизора: он провел сокращение только тех служащих, которые часто попадаются на глаза «ревизора». В число этих лиц попал и Петр Иванович, правая рука Родиона Степановича. Этим актом Родион Степанович хотел сказать, что распоряжение влиятельного лица он выполняет беспрекословно, однако за дальнейший ход работы снимает с себя всякую ответственность. Родион Степанович пообещал принять Петра Ивановича вновь ровно через месяц, когда последний израсходует выходное пособие. К тому времени, заверял Родион Степанович, очень ощутится в орготделе отсутствие Петра Ивановича.

Петр Иванович, хотя и ощущал некую дрожь, однако верил словам Родиона Степановича, — столь авторитетного начальника, в подчинении коего он прослужил несколько лет. И, проникнутый чувством особой благодарности к заботам начальника, Петр Иванович был даже до некоторой степени обрадован: ему хотелось отдохнуть.

Таким образом из предназначенных к сокращению шестисот человек Родион Степанович сократил всего пятнадцать.

Проводить постановление полностью Родион Степанович считал глупостью, полагая в ближайшие месяцы иметь всесоюзный масштаб, когда штаты могут быть увеличены на пятьдесят процентов.

Авенир Евстигнеевич углубился в изучение вопроса о росте нагрузки на одного служащего, перенося тяжесть работы в плановый отдел и бухгалтерию.

Авенир Евстигнеевич, решивший самостоятельно проверить цифры, не доверяясь больше бухгалтерам-ревизорам, обнаружившим неправильную запись в шесть копеек, работал в бухгалтерии уже больше недели.

— Что он ищет? — задавали вопрос бухгалтера и удивлялись.

И, наконец, не выдержав, Авенир Евстигнеевич задал бухгалтерам вопрос:

— Послушайте. Мне кажется, что товаров наша страна произвела столько же, сколько и прошлый год, — на несколько процентов больше — чепуха. Откуда же нагрузка, черт возьми, прибавляется и сами служащие прибывают?

Сухой, по внешности, бухгалтер не лишен был некоего остроумия.

— Хотите, я вам фокус-мокус покажу, — сказал он, сухо улыбнувшись. И, не дождавшись ответа, вынул из кармана коробку папирос. — Видите? Коробка папирос. — Бухгалтер открыл крышку коробки и поднес к носу Авенира Евстигнеевича, дабы показать, что в коробке, действительно, папиросы. Затем бухгалтер поставил рядом пять стульев и усадил на них пять счетоводов и, чтобы получился некий эффект, приказал каждому счетоводу вытянуть вперед руки, вывернув их ладонями вверх.

— Ну, глядите, — сказал бухгалтер Авениру Евстигнеевичу и положил коробку на руки крайнему счетоводу.

— Климов, передай коробку Петушкову, — приказал бухгалтер крайнему счетоводу, и тот приказание выполнил, положив коробку на руки соседа.

— Что за аллегория? — проворчал недовольно Авенир Евстигнеевич.

— То и есть, о чем вы изволили спросить, — ответил бухгалтер.

— Не понимаю.

— Очень жаль.

Бухгалтер, распустив счетоводов, разнес по местам стулья и уселся за свою конторку.

— Нет, постойте, — остановил его Авенир Евстигнеевич, — раз начали с фокуса, так разъясните все до конца.

— Да это очень просто, — проговорил бухгалтер. — Предположим, что это была не коробка, а пятачок. Один пятачок Климов подержал в руках — пятачок. Петушков подержал еще пятачок, ну и остальные — тоже. У каждого в руках побывал пятачок и каждый бы его посчитал. Из одного пятачка получилось бы целых пять пятачков. Поняли?

Авенир Евстигнеевич понял. Он понял, что товаропроводящие каналы — отделения «Центроколмасса», пропустив всю продукцию по периферийным этапам — механически увеличивают нагрузку. Какой-то страх охватил Авенира Евстигнеевича.

Через два дня он, выступая на общем собрании служащих «Центроколмасса» по вопросу о причинах вторичного обследования и результатах его, старался демонстрировать результаты фигурально якобы для большей убедительности. Приседая на четвереньки, Авенир Евстигнеевич старался изобразить дойную корову, каковой, по его мнению, является «Центроколмасс», а затем чмокал губами, как бы