тогда и себе польза будет, и долги государству заплатите». «Так-то оно так, да ведь государство — оно богатее нас, — отвечают они, — пусть оно нас и поддерживает…»

Председатель замолк, а Егор Петрович вздохнул, поднимая рюмку, чтобы чокнуться.

— Н-да! — сказал он для приличия после некоторого молчания.

В ГУЩЕ МАСС

Эх, ну! Эх, ну! Животом тряхну.

А я дышу — не надышу.

Весь животик расколышу.

Частушка

В Турчанинове, на родине Егора Петровича Бричкина, куда он прибыл на отдых после обследования «срединного звена», ничего особенного за истекший год не случилось.

Мужики пахали и сеяли в общем порядке и вне плановости, не вникая в суть государственной плановой озабоченности. Городские «посевные кампании» не нашли здесь даже и глухого отзвука. И когда Егор Петрович спросил первого попавшегося мужика, как прошла «посевная кампания», мужик ответил, что «кампании» он не видел, а посев закончился благополучно. Затем мужик устремил куда-то взор, как бы что-то припоминая.

— Ах, да! — воскликнул он. — Приезжала какая-то кампания, а зачем — я не дознался. Подвыпила эта кампания и уехала.

Из деревенских происшествий, кроме смерти тщедушного Филона — бывшего лавочника, лишенного согласно конституции избирательных прав, других смертей не было, но зато увеличилась рождаемость: бабы после ряда голодных годов, наевшись вдосталь хлеба, жировали и рожали детей, с лихвой восстанавливая довоенную норму. Бабы преобладали количеством, мужики же крепли качеством: почти на каждого мужика приходилось две бабы, поэтому старики считали долгом жениться на молодых, ибо неподнятые пласты и залежи были сочнее и плодороднее. Бабы средних лет, сохранившие полнокровие, осуждали молодых вьявь, втайне же им завидовали и пробовали прельстить мужиков трясучими грудями и тучными ягодицами.

Смерть Филона, последовавшая по причине самоубийства, вызвала много беспокойства в деревне. Год тому назад у Филона умерла жена, развязавшая ему руки для осуществления давно задуманного плана — предпринять кругосветное путешествие. Девять месяцев думал Филон о маршруте и средствах передвижения, преднамечая различные варианты: по первому варианту он предполагал отправиться на аэроплане, для чего купил билеты выигрышной лотереи «Осоавиахима». Но выигрыш не пал на номера его билетов, и Филон отверг этот план как не осуществимый. Правда, этим актом он попал в разряд сознательных граждан, ибо им не только были куплены выигрышные билеты, но и была выписана ежедневная газета, чтобы следить за нумерами выигрышей. По сему случаю кто-то предложил ему подать заявление на предмет восстановления в гражданских правах, что он и сделал.

Второй вариант — поездка по железной дороге и водным транспортом — также оказался мало осуществимым: если у него хватило бы денег на билеты третьего класса, то не оставалось средств на пропитание, а насушенные сухари в количестве двенадцати пудов нельзя было забрать с собой в вагон.

По третьему варианту Филон предполагал осуществить свою поездку на лошади, впряженной в телегу, но и этот вариант оказался непригодным: по мнению Филона, путешествие должно совершаться по прямой линии, а не по искривленным грунтовым дорогам, так как он имел желание видеть целину природы, а не засиженные и затоптанные места. Кроме того, лошадь нуждалась в управлении, а Филон не желал брать в руки вожжей, чтобы покойнее обозревать девственность природы.

Самым приемлемым оказался вариант четвертый — поездка на волах: столь спокойные и непоспешные животные в пути следуют ровным шагом и воспринимают разумом возгласы, относящиеся к управлению ими.

— Цоб! Цоб! Цоб, верни! — выкрикивал Филон еще до покупки волов, как бы предвкушая простоту способов управления и очаровываясь ими.

Волы были куплены на деньги, вырученные от продажи некоторых надворных построек и домашних животных. К тому же времени из губернии прибыла бумажка, извещающая о восстановлении Филона во всех правах советской гражданственности. Через три дня после прихода бумаги соседи обнаружили нечто необыкновенное: в глиняном котухе находившиеся там волы поели плетеные из соломенных свясел куриные гнезда вместе с куриным пометом и начали глодать саманные стены. На чердаке был найден Филон, повесившийся на перекладине. Его труп, со склоненной на правую сторону головой, висел в пространстве вопросительным знаком, но малограмотные соседи не заметили этого сходства. В избе, на столе, была оставлена записка, извещавшая о причинах смерти, в которой говорилось, что Филон умер по причине восстановления его в гражданских правах. Филон узнал из газет, что полноправных граждан Советского Союза Америка в свои владения не впускает, поэтому-то он, всю жизнь думавший о посещении Нового Света, и решил удавиться.

Но мужики, как народ практический, не поверили, что по такой причине человек может прекратить свою жизнь. Бумажку, написанную Филоном, милиционер пришил к протоколу, и мужики порешили, что в записке обнаружена другая тайна, отчего и скрыли эту тайну от людей. Изба Филона осталась стоять как пугало для малых детей и жуткое воспоминание для взрослых, случайно проходивших мимо избы по ночам. Два деревенских комсомольца, не верившие в привидения, отказались, однако, от мысли приспособить жилье Филона для избы-читальни, руководствуясь соображениями высшего политического порядка: изба будет отпугивать людей, обуянных предрассудками, а отпугиванием не поднимешь культурного уровня крестьянских масс.

Егор Петрович выслушал сообщение о смерти Филона молча, а затем, обозвав его «упадочным элементом», — словами, которые он перенял у Родиона Степановича, — решил приобрести у общества филоновское поместье и уцелевшие постройки, — поместье Филона примыкало как раз к бричкинской усадьбе. Со стороны общества возражений и препятствий не оказалось, и сделка была совершена.

Были новости и второстепенного значения: поп Пафнутий самочинно снял с себя сан священника и постриг волосы, чтобы получить земельную душевую норму, потому что церковь перестала уже служить источником надлежащего питания, а лишь являлась мелким подсобным предприятием. Пять месяцев в церкви не совершались богослужения: мужики, стосковавшись по песнопению, решили произвести выборы нового попа. Молодежь настаивала на передаче церкви под клуб, чем вынудила выступить с речью попа-саморасстригу. Поп не возражал по существу, — он сам стоял за новый быт, — но, по его мнению, церковь занимать под клуб не стоит: она имеет историческое значение, раз сам Грозный совершал в ней богослужения.

На выборах нового попа саморасстрига присутствовал как гражданин, имеющий все права, и не возражал, когда его выставили кандидатом в новые попы. Наоборот, он сказал, что никакой выборной должностью не пренебрегает и рад сделать все, что заставит его народ. Молодым ребятам, с коими поп-саморасстрига уже несколько раз участвовал в спектаклях, он разъяснил, что его новое поповство не носит контрреволюционных форм, ибо религии все равно капут, да и новых священников не будет: в епархиях из-за недостатка