Пожар почти затушили, когда из костела вдруг донеслись громкие причитания и плач. Мы бросились туда, с большим трудом перебравшись через груды битого кирпича и искореженного железа.

Иконостас был разбит начисто. Некогда столь величественные изображения святых — иконы, покрытые золотом и киноварью, — теперь валялись, все до одной разбитые в щепы, на полу. Статуя Христа была расколота на четыре части и отброшена к самым дверям, венец, окрашенный ярким суриком, лежал на полу, и казалось, что на нем блестит свежая кровь. Моя мать и еще несколько теток из села, каким-то образом уже очутившиеся здесь, подбирали с пола осколки статуи, пытаясь сложить ее, но кусков не хватало, и они просто положили все, что осталось, перед алтарем святого Антония. Все это очень походило на похороны, плач и причитания не умолкали.

Хотя на этот раз пострадавших не было, мы из опасения, что убежищ и окопов у нас еще недостаточно, решили за пять дней переделать всю защитную систему. На этот раз все жители нашего села — от мала до велика — помогали нам, ополченцам. Моя мать тоже вместе с другими ходила срезать бамбук и копать землю. Последнее время она стала молчаливой и печальной, и теперь я по целым дням от нее ни слова не слышал. Я заметил, что даже взгляд у нее стал какой-то другой. Ну что ж, теперь она получила полное представление обо всем, уверен, что теперь в ее воображении наши враги были обросшими шерстью, клыкастыми чудищами с хоботом, специально приспособленным для того, чтобы пить человеческую кровь, ну а если у них и висит на груди крест, так это только для того, чтобы усугубить страдания истинно верующих.

В конце дня, когда все оборонительные работы были закончены, мы с матерью вместе вернулись домой. Сели ужинать. Мать очень устала, и, наспех плеснув бульону в чашки с рисом, она так же наспех, по-прежнему молча, поела. Только перед сном, помолившись, она вдруг подозвала меня:

— Нюан, сынок…

— Что случилось, мама?

Мать молча принялась гладить хохолок, торчащий у меня на макушке.

— Знаешь, сынок… Наверное, все же нужно будет тебе пойти в армию…

Ого, значит, перемены все-таки произошли, вот это радость! Конечно, рано или поздно все начинают видеть истинное лицо врага.

— Что же ты меня столько времени удерживала!

Мать молчала довольно долго, потом тихо ответила:

— Когда-то бог сказал: «Каждому воздастся по его деяниям…» С этими нужно сражаться, сынок!

Я тут же побежал искать командира ополчения — как на крыльях летел. Он пообещал, что отправит меня с самым ближайшим набором, а пока я буду служить в ополчении. Еще никогда не было у меня такого бодрого и деятельного настроения! Каждый день, возвращаясь с учений, я чистил ружье и в мечтах видел себя в военной форме рядом с орудием или на корабле, рассекавшем морские волны.

— Пока это только учебное ружье, но вот скоро будет что-нибудь получше, тогда покажем мы им… — похлопывал я по прикладу.

Часто я вспоминал наш разговор с Шиу и думал: пусть теперь сколько угодно насмехается над «бракованным», только я про свои боевые успехи ей сообщать не собираюсь. Таким гордячкам нужно сбивать спесь.

Мы с Шиу виделись очень часто, но она не пыталась заговорить со мной. Конечно, она вовсе не задирала нос, как я себе представлял, а была все такой же милой и застенчивой. Блестящие черные глаза под дугами бровей все так же как будто чего-то ждали или что-то обещали. Но я сторонился Шиу, мне не хотелось делать первый шаг.

И вот однажды, когда рядом никого не было, она наконец не выдержала, сама подошла ко мне и с упреком сказала:

— Эй, Нюан! Что это ты такой сердитый?

Я остался холоден, как призрак, и только процедил:

— Не понимаю, о чем ты?

Шиу усмехнулась:

— Очень воображаешь, боюсь только, что…

— «Вот еще, больно надо», да? — запальчиво прервал я. — Ни к чему разговаривать с «бракованным», да?

Шиу замерла, залилась краской и вдруг прыснула:

— Так ты из-за этого разозлился? Да ведь я… я просто так это сказала! И чего ты орешь, точно свинью покупаешь?

Ну какой же я дурак! Но кто же их знает, этих девчонок? Выходит, этому не надо было придавать никакого значения! Мы помирились, и я решил твердо: пусть моя мать говорит что хочет, а я женюсь только на Шиу. И мы договорились пожениться, когда покончим с врагом. Значит, чем раньше мы его выгоним, тем скорее наступят для нас с Шиу счастливые дни. Ох, как я нервничал в ожидании нового набора! Мы оба ждали его теперь с таким нетерпением!

Прошло два месяца, они нам показались двумя годами. Наконец меня вызвали на медосмотр. Все было в норме: и вес, и объем груди, и рост. Врач нашел только один недостаток — слишком много ем. Через неделю нас призвали — четырнадцать новобранцев из нашей волости. Все село устроило нам проводы. Была ночь, стояла полная луна. Партийный секретарь сказал нам напутственное слово, а командир ополчения подошел и расцеловал каждого. Ребята и девушки из самодеятельности спели нам на прощанье песни, а море шумело, будто подпевало им. Мы тоже спели все вместе. Те парни, что уже успели обзавестись семьей, были серьезны, а у жен, как ни старались они улыбаться, глаза покраснели от слез. Моя мать вроде бы не казалась особенно грустной, но от меня не отходила ни на шаг и взглядом все следила за Шиу — та разносила по столам воду и тоже старалась держаться поближе ко мне. В новенькой форме мы выглядели совсем бравыми ребятами. Только вот руки, сильные руки рыбаков, привыкшие к веслам и к сетям, смешно торчали из рукавов гимнастерок, которые оказались почти всем коротковаты.

Приближался час отправления. Каждого из нас теперь окружили родственники, они давали последние наставления. Тут моя мать будто ненароком отошла в сторону. Шиу воспользовалась этим, подбежала ко мне, и мы с ней ушли под деревья филао. Лунный свет сквозил через редкие игольчатые листья филао и поблескивал на белых песчинках. Шиу смущенно сунула мне в руки подарок — полотенце с вышитыми рыбками, дружной парой они преодолевали волны. Потом она сорвала веточку филао, прикрепила ее к маскировочной сетке на моем шлеме и, помявшись, спросила:

— Нюан, ты не хочешь… что-то сказать мне перед уходом?

Голос у нее был такой, что у меня сердце сжалось от нежности.

— Обязательно! Но ты, вероятно, сама знаешь что?

Шиу шутя, легонько толкнула меня в бок и засмеялась.

— Наверно, скажешь, чтобы