— Кто его знает. Посмотрим!

— Вечно ты со своим «посмотрим», — рассердилась она. — Все и произошло оттого, что ты во всем ему потакал, что он хотел, то и делал. Да я ему такую взбучку устрою…

— Ладно, поступай как хочешь, — махнул рукой Дык.

Веселинка, услышав новость, встревожилась.

Парень, перед тем как уйти с работы, хотел с ней встретиться, но она не осмелилась. Он написал ей записку, сообщая, что вынужден переменить место работы, чтоб облегчить ее участь. Он, мол, носит траур по бабушке, а через пару месяцев, когда траур кончится, поговорит с родителями, чтобы они познакомились с семьей Дыков и все обсудили. Он просил ее ни о чем не тревожиться.

Она все так же ему верила, она надеялась, что желанный день придет и ее наконец перестанут ругать дома.

Но парень пропал навсегда. Не прислал больше ни одного письма и ни разу не показывался с тех пор в их уезде. Однажды Веселинка услышала от кого-то, что его часто видят на рынке в Дапда, он якобы любезничает с одной молоденькой торговкой, владелицей богатого магазина.

Веселинка, узнав об этом, хотела поехать в Дапда, посмотреть на эту девушку и встретиться с ним, узнать, что же все-таки происходит.

Но потом передумала. День ото дня она становилась все грустнее и грустнее.

Она уже была на третьем месяце, и вот однажды, убегая от самолетов, споткнулась и упала, у нее был выкидыш. Она упала нечаянно, ничего преднамеренного здесь не было. Но после этого случая все в округе стали говорить и посмеиваться, что в доме у них, мол, полно лекарств и что им ничего не стоит найти такое, которое помогло бы избавиться от ребенка.

Страдания ее стали еще сильней.

Отец и мать не упрекнули ее ни единым словом. Но она знала: они ненавидят ее. Ле тоже злилась на сестру. И хоть это случалось нечасто, все же время от времени она говорила сестре колкости, больно задевавшие Веселинку. Так было в тот раз, когда посватавшийся к Ле Хой долго не возвращался, Ле сказала тогда:

— Ну кто же в такой дом пойдет!

А мать, та говорила прямо:

— Ты опозорила себя, загубила свою жизнь, сделала нас посмешищем, да еще испортила жизнь сестре. Люди считают: какова старшая сестра, такова и младшая, и никто из приличного дома не решится ее сватать…

* * *

Веселинка хорошенько отжала выстиранное белье и понесла развешивать его на веревке перед домом.

В этот момент во дворе медпункта появился Тюнг. Он направлялся к ним.

За плечами у него был рюкзак, на голове шлем, покрытый ветвями маскировки.

Увидев Веселинку, он радостно приветствовал ее:

— Здравствуйте, как поживаете? — и, услышав в ответ: «Спасибо, ничего», продолжал:

— Отец, верно, на собрании? А мама и Ле дома?

— Дома, заходите, пожалуйста.

Одного брошенного вскользь взгляда ей было достаточно, чтобы понять, что Тюнг окончательно выздоровел. Лицо его порозовело, он уже не был таким бледным, как в то время, когда уходил отсюда.

Из дома вышла мать и, увидев Тюнга, засуетилась.

— Господи, Тюнг! Только что пришли? Снимайте рюкзак, а то запарились небось с ним. Ле! Смотри, кто к нам пришел!

Тюнг вошел в дом, снял рюкзак и положил на кровать.

Веселинка вернулась к колодцу, чтобы достирать оставленные напоследок темные вещи.

У нее словно гора с плеч свалилась. Сейчас ей больше всего хотелось, чтоб у Ле с Тюнгом все было хорошо. Ведь если и на этот раз ничего не получится, Ле совсем ей житья не даст. В тот раз Ле было тяжело, но уж на этот раз, если дело ничем не кончится, ей будет гораздо тяжелее, а ей, Веселинке, этого просто не вынести. Она и сама понимала, что мать права: она испортила жизнь своей сестре.

Она стирала и прислушивалась к голосам матери и Тюнга, доносившимся из дома. Белый нон ее все так же мелькал над цементированной стенкой колодца.

— Ну, вы выглядите намного лучше, — услышала она голос матери. — Но неужели вы уже приступили к работе?

— Конечно, ведь я вполне здоров!

— А как рана, Тюнг?

— Все в порядке, спасибо. Совсем не беспокоит!

— Ну и хорошо! А муж-то мой уж так вас полюбил, все время о вас вспоминает.

Тюнг был из другого уезда. Он был замполитом в местной роте. Два месяца назад, узнав о том, что неприятель наступает со стороны Анкхе, он повел свою роту, намереваясь перерезать им дорогу у перевала. Враги, наткнувшись на засаду, понесли серьезные потери. Но Тюнг был ранен в ногу. Как-то ночью, когда в доме Дыков все давно уже спали, Тюнга принесли на перевязку.

После той ночи Дык начал делать хирургические операции в неблагоприятных условиях. До этого он никогда бы и сам не подумал, что он способен на такое. Тюнг пролежал у них в медпункте пятнадцать дней. Как раз на той лежанке, где когда-то спал молодой помощник фельдшера. Уже давно Веселинка не осмеливалась даже взглянуть на эту лежанку. Но с тех пор, как она решила, что должна до конца испить свою чашу, она стала смелее.

Дыки постарались устроить все так, чтоб Веселинка не носила Тюнгу еду. Веселинка и сама этого не хотела. Все поручили Ле.

Но Ле недолго пришлось ухаживать за Тюнгом. Прошло дня два, и она заболела. Веселинка вынуждена была заменить Ле. Она ухаживала за обоими сразу — и за Тюнгом и за сестрой. И вся остальная работа по дому была на ней: приготовление еды, уборка, стирка, очистка риса, уход за поросенком и курами; она делала все молча и безропотно. Иногда она не успевала даже причесаться…

Ей было очень тяжело. Особенно, если к Тюнгу приходили бойцы из местного отряда, партизаны или семьи погибших бойцов. Ей тогда становилось особенно страшно. А вдруг кто-нибудь расскажет Тюнгу ее историю! Ей было стыдно за себя, но еще больше она тревожилась за сестру: что если Тюнг, как и многие другие, станет в дурном подозревать и Ле. И она радовалась, когда Тюнг, всякий раз, как Веселинка заходила к нему, спрашивал, где Ле, выздоровела ли она. Иногда он смотрел на Веселинку так, словно хотел спросить ее о чем-то. Она думала, что он хочет узнать что-то о Ле.

Ле была не так красива, как сестра. Но она была в таком цветущем возрасте, что казалась почти хорошенькой. В общем на нее было приятно смотреть.

Каждый раз, когда Тюнг спрашивал о Ле, Веселинка, чтоб порадовать мать и сестру, тут же бежала