к ним и рассказывала им об этом. Мать была очень довольна и стала реже срывать зло на Веселинке. А Ле, слушая сестру, только стыдливо отворачивалась.

Тюнг был очень хорошим человеком. Его уважали все в округе. Он был внимателен, заботлив, и только один у него был недостаток — очень уж молчалив. Он подолгу лежал молча, широко открыв глаза, а иногда, с трудом приподнявшись, садился на кровати и принимался латать свой старый рюкзак. Один парень из местного ополчения рассказывал Дыкам, что Тюнг — круглый сирота, что он из бедняков и стал участвовать во Вьетмине[81] еще со времен подполья, он не женат, когда-то староста в их селе очень хотел выдать за него свою младшую дочь-красавицу, но Тюнг сказал, что никогда не полюбит девушку из богатого дома…

Рана на бедре Тюнга постепенно заживала. Он уже мог сидеть и понемногу ходить. Часто он приходил в дом к Дыкам и разговаривал с Ле. Ле смущалась и все норовила убежать на кухню, но Веселинка не позволяла ей ничего делать и прогоняла обратно, говоря, что невежливо оставлять гостя одного. Первые дни после болезни Ле очень боялась, что Тюнг зайдет к ним. Она только что поднялась с постели и была очень бледна. Но когда как-то раз, посмотревшись в зеркало, обнаружила, что уже оправилась, и перестала бояться…

Примерно через полмесяца рана Тюнга почти зажила, и он решил вернуться в свой уезд.

Дорога проходила как раз мимо медпункта.

Повозка остановилась перед домом. Тюнг, неся в руках свой старый вещмешок, в шлеме, утыканном засохшими ветками маскировки, осторожно уселся в повозку. Семья Дык вышла на дорогу проводить его. Мать велела Ле принести плодов папайи и запихала в рюкзак Тюнга. Ле, отдав папайю, тут же вернулась в дом. Веселинка стояла в дверях, позади младшей сестры, и думала о помощнике фельдшера. Тюнг попрощался с родителями и помахал рукой сестрам. Мать не преминула напомнить ему:

— Когда будете здесь, не забывайте к нам заглядывать!

— Непременно, — пообещал Тюнг…

Из дома донесся смех матери. Ле понесла чай угощать Тюнга.

Веселинка развесила выстиранную темную одежду, отломив маленькую щепку от обрубка бамбука, наколола на нее мыло, с которого уже стерлось изображение ласточки, и понесла в дом.

Тюнг как раз положил на лежанку аккуратно сложенный кусок кипенно-белого парашютного шелка. Мать тут же спросила:

— Это зачем?

— Трофей, мой подарок Ле.

Ле отвернулась, растроганная, и смущенно прикрыла ладошкой улыбающийся рот. Тюнг тоже зарделся. Редко на его лице можно было увидеть такой румянец. Мать засмеялась:

— Зачем вы это!

Веселинка радовалась за сестру и вместе с тем страдала, думая о своей горькой участи.

Она вдруг подумала о помощнике фельдшера, этом «шокхане»[82], испортившем ей жизнь. Она чувствовала, что ненавидит его. Но так ли сильна ее ненависть? Что ж, если Ле будет счастлива, то и она будет довольна. Она станет меньше мучиться…

Веселинка повернулась и вошла в дом.

Ей вдруг почему-то вспомнилась первая ночь, когда помощник фельдшера сидел так близко рядом с ней, что сердце со трепетало. Потом впервые в своей жизни она почувствовала на своем лице горячее дыхание молодого парня, которое опьянило ее… Правда ли, что он женился на той богатой торговке из Дапда, как утверждала соседка, тетушка Бай, — люди ведь всегда знают о чужих делах лучше, чем о своих. А может, все это выдумки? Ведь вот придумали же, что она выпила яд, чтобы убить ребенка! Ясно было одно: он обманул ее.

Веселинка думала о том, что будет дальше. Думала о том дне, когда станут праздновать свадьбу Ле и Тюнга. У нее в жизни никогда не будет такого счастливого дня. Господи, скольким женщинам, да, наверное, почти каждой, выпадает счастье надеть свадебный наряд, ее ведут в дом жениха его родственники, и все село приходит на них посмотреть и поздравить. Только ей никогда, никогда даже не мечтать об этом.

* * *

…В небе светила полная луна.

Митинг только что начался. Народу собралось много. Веселинка стояла одна, чуть поодаль.

Ей было всего лишь девятнадцать лет. Ее переполняла радость, жизнь сулила много прекрасного и неизведанного.

Она и не оглядываясь знала, что один человек сейчас ищет ее. Вот-вот он подойдет и встанет рядом. Она волновалась.

Все случилось так, как она ожидала.

Он подходил к ней сзади. Вот какой-то парень из ополчения поздоровался с ним. Она чувствовала, что он уже стоит рядом.

Веселинка тихонько повернулась, ласково улыбаясь.

И вдруг отпрянула в страхе.

Это был не Тюнг, это был помощник фельдшера!

Веселинка бросилась бежать, он — за ней.

На бегу у нее рассыпались волосы. Вокруг так много народу, почему же никто не хочет ей помочь?

Вдруг кто-то громко ее окликнул.

Веселинка обрадовалась, услышав этот голос.

Но тут же ей снова стало грустно.

Тюнг шел вместе с Ле. Лицо у сестры было радостное.

А помощник фельдшера куда-то исчез.

И вдруг Веселинка почувствовала, что она уже не девятнадцатилетняя девушка, теперь ее все кругом ругали, все презирали.

Тюнг и Ле позвали ее с собой.

Но Веселинка отказалась и просила их идти без нее.

Она смотрела им вслед и плакала. Как ни пыталась она сдержать слезы, но ничего не могла с собой поделать.

Вдруг Тюнг оглянулся и быстро направился к ней, как будто собираясь идти вместе с ней. Она обрадовалась, но тут же замахала руками и сказала умоляюще:

— Нет! Нет! Иди с Ле!

И бросилась бежать.

На бегу она оглянулась.

Господи! Тюнг и Ле куда-то исчезли. А за ней гнался все тот же помощник фельдшера.

Она устала от быстрого бега и запыхалась.

И вдруг споткнулась о камень и упала…

Вздрогнув, Веселинка открыла глаза и встретила удивленный взгляд Ле. Глаза у нее щипало. Наверное, они были сейчас красные.

Был ли это сон? Она помнила, как только что во сне, усомнившись, она ущипнула себя, чтоб узнать, почувствует ли она боль. Она почувствовала боль и решила, что это происходит наяву. Но теперь, увидев перед собой Ле, поняла, что это все-таки был сон.

И все же ей было немного стыдно. Она словно боялась, что Ле о чем-то догадается.

— Мама велела разбудить тебя, — сказала Ле, — тебе нужно идти к Бай за хлопком. Уже вечереет.

Каждую неделю Ле или Веселинка ходили к Бай за хлопком, который они пряли за плату. Но сегодня пришел Тюнг, и то, что за хлопком посылали ее, Веселинку, было, конечно, справедливо.

Волосы Веселинки рассыпались по подушке.

Она