– Попортилась? – Айвор обернулся с любопытством. – Подурнела? Или стала дерзить, ругаться, перечить? Может, к ней женихи зачастили, и соседи распустили языки?

– Нет, да вы что! – перепугалась миссис Майлз. – До этакого, слава всем святым, дело не дошло. Нет, пропадать она стала. Уходила на холм, на весь день, правда, брала с собой крючки да нитки – кружево вязать. И возвращалась каждый раз с рукодельем, страсть каким красивым – то салфетка, то перчатки, а два дня на третий и целую шаль вывязывала. Надо б мне её порасспрашивать тогда, а я и не смела. Каждому же видать – работает она, не с парнями шашни крутит. А уж где, дома или на холме, под тисом…

– …неважно, пока её мастерство доход приносит, – недобро сощурился Айвор. – Так, так. Не похоже что-то на порченую девицу.

Киллиан хоть и промолчал, но мысленно согласился. От обыкновенной на первый взгляд истории о соблазнении красивой дурёхи повеяло вдруг волшебством; да не простым, а особенным – если допустить, конечно, что бывает простое, скучное волшебство.

Миссис Майлз засмущалась, осунулась, как квашня, однако же продолжила:

– А кабы прогулками у ней всё кончилось, меня б тут и не было. Но аккурат под первые заморозки вернулась Шевонн с холма с мотком ниток – шёлк не шёлк, гладенькие, блестят, и на вид – белее снега. И тотчас же заперлась у себя. Три дня и три ночи работала, не ела ничего и пила только воду. А чистоту блюла, что твоя королева – трижды в день умывалась, на вечерней и утренней заре купалась, всё розовое масло на себя извела, транжира этакая. А как четвёртый день пошёл, работу она закончила – дивное платье, белое, как у невесты, и всё сплошь из кружева. Отродясь не видала, чтоб кто так быстро работал! Я её спрашиваю: «Откуда нитки-то?». А она – глазки в пол: «У подружек выменяла». Я ей: «Приданное себе, что ли, шьёшь? На примете кто есть?». «Нет», говорит. А потом добавляет: «Но платье моё. Я в нём перед белой госпожой плясать буду». Тут я, признаться, осерчала. Поняла, что фейри мою девоньку сманивают. Вы не подумайте, господин, я ваш народ уважаю! – горячо обратилась миссис Майлз к Айвору. – Брауни у меня завсегда кормленный-перекормленный, я родному сыну такого вкусного хлеба не давала, как ему… Да вот только всё одно – мать я, и дочку свою отдавать не хочу, вот. И потому сказала ей: «Ни к какой госпоже не пойдёшь!». Тут-то она и пропала.

– Неделю тому назад, – уточнил Айвор задумчиво. Миссис Майлз кивнула с жаром:

– Ну да, аккурат неделю! Спервоначала-то мы её сами искали. А теперича уже смекнули: простому человеку Шевонн домой не возвратить. Мы тут подсобрали кой-чего, – засуетилась она, выволакивая из-за объёмных серых юбок двухведёрную корзину, прикрытую кружевным платком – точь-в-точь древняя ведьма из сказки, что из подола целый корабль достала. – Снеди всякой, оно лишнее не будет… А ещё четырнадцать фунтов и два шиллинга. Если этого мало, сэр, – опустила голову миссис Майлз, – могу две кружевные шали добавить. Одну тётка Мэг делала, другую Шевонн.

К щекам у Киллиана подкатил жар, хотя стыдиться тут было нечего. За то, чтоб вернуть дочку или возлюбленную к родному очагу, платили и больше; немолодой лорд с ходу предложил сто фунтов за один только разговор с красавицей-невестой, которая повадилась плясать среди фейри на холме да так там и осталась. Но то лорд, который ест золотой ложкой с серебряной тарелки – он за раз может в десять раз больше потратить на породистую лошадь. А вдову, что в одиночку справляется с лавкой и содержит не только дочерей своих, но и престарелых тёток, и немощного деда, обирать совестно.

Айвор скосил взгляд на компаньона и понимающе усмехнулся.

– Шаль, сделанная руками Шевонн… Хороший подарок будет для кузины, верно, Флаэрти? – подмигнул он лукаво. И обернулся к миссис Майлз: – Оставь корзинку здесь, женщина, а деньги пока придержи. За шалью мы наведаемся в Дримну прямо сейчас, заодно и на холм посмотрим. Дочь ты ещё увидишь и даже поговоришь с нею, это я обещаю, – произнёс он тихо и веско, наклонив голову. – Но не больше. Возвращаться или нет – ей решать. Согласна ты на такую сделку?

Миссис Майлз, хоть и выглядела несчастной, однако спорить не решилась. Глядя на приятеля-фейри, необыкновенно серьёзного и словно бы потускневшего, Киллиан и сам не отваживался возразить.

Торжественно передав корзинку Нив, все трое погрузились в кэб. Айвор по обыкновению обернулся чёрной кошкой и устроился на коленях у компаньона – да так и пронежился до самой Дримны, то один бок подставляя под пальцы, то другой, да изредка выпуская когти. Домишко у Майлзов оказался обветшалый, но чистый; пожалуй, взрослым сыновьям там и впрямь стало тесновато, потому они и съехали, а старикам и девицам маленьких тёмных комнат хватало. Сбоку была пристроена лавка, сейчас закрытая. На вывеске виднелись портновские принадлежности и перчатки. Больше ни одного магазина Киллиан в округе не углядел – может, смотрел плохо, а может, покойный мистер Майлз обеспечивал всех соседей, и в других торговцах нужды не возникало. 

– Холм вон там, – показала рукой вдовушка, ещё больше раскрасневшаяся и усталая. На лбу у неё выступила испарина. – А шаль я вынесу…

– Принесите прямо на холм, – мурлыкнул Айвор, спрыгивая из рук компаньона в жухлую траву, подёрнутую инеем. Затем встряхнулся всем кошачьим тельцем, потянулся – и снова стал сам собою, только меха на его накидке слегка потемнели. – За мной, Флаэрти! Хочу проверить кое-что, пусть сомнений почти и не осталось. Белая госпожа, надо же… Давно я не слышал этого титула, и вдруг о ней вспоминают второй раз за месяц, – покачал он головой.

Взгляд его потемнел, как зимнее небо к вечеру.

– Может, совпадение? – предположил Киллиан, едва поспевая за лёгким шагом фейри.

– Совпадение? – Сухой вереск хрустел под ногами, и ему вторил шелестящий смех. – Весьма человеческий ответ. Я бы сказал, что это приглашение… Неужели время вышло?

Последние слова прозвучали совсем тихо; можно было бы даже подумать, что это ветер запутался в мёртвой траве.

Пусть холм находился и недалеко от дороги, но случайный путник бы его не увидел. Показалась сперва согбенная до самой земли ива с расколотым стволом, старая, как сама земля. Дальше стояли навытяжку, точно королевская стража, дубки, ныне побитые холодом. И лишь за ними показался пологий склон, сплошь заросший клевером вперемешку с ползучим тимьяном и с розмарином – чахлые, искривлённые кустики цеплялись за почву словно бы из последних сил. И чем выше, тем гуще становился иней на траве, пока он не застлал всё колким белым одеялом. Но если внизу пахло прелыми листьями, размокшей дорогой и дымом от печных труб, то здесь воздух был как в яблоневом саду по весне. И дышалось легче, и в груди становилось тепло, и чудился девичий смех – оглянись, и встретишься взглядом с красавицей.

От вершины, плоской и широкой, спускалась по спирали тропинка, едва намеченная звериными следами. А на противоположном от дороги склоне, аккурат посередине между подножием и вершиной, стоял сухой молоденький тис, прямой, как стрела. Айвор сбежал к нему, не оставляя отпечатков в рыхлом инее, и протянул руку. Ветвь, хрупкая и мёртвая, вздрогнула и сама потянулась к изящным пальцам. И одно прикосновение разбудило жизнь; развернулись нежные листья-иголочки, повеяло ароматом древесных соков и солнца, запутавшегося в траве.