Он пытался что-то сказать, но изо рта у него вырывались толькосвистящие нечленораздельные звуки, какие издает человек, захлебывающийсясобственным страхом.

Я заметил, что передо мной человек не первой молодости. Еговолосы тронула седина. Под глазами образовались мешки. Шея покрылась морщинами.Распростертый подо мной, он боролся за свою жизнь против бесплотного демона,который оседлал его и занес уже нож, готовясь отнять у него жизнь.

Эта мысль была невыносима. Я не смог довести преступление доконца. Не смог вот так, запросто, его убить.

Страх, злость, напряжение сил – все это куда-то делось.

Я отбросил нож и скатился с кушетки. Теперь, отступая назад,я остро ощутил собственную беззащитность и сжался при мысли о том, на что можетпойти Борден.

Но он остался лежать, все так же прерывисто дыша ивздрагивая всем телом от пережитого ужаса. Я смиренно застыл на месте,подавленный тем, что сотворил с этим человеком.

Наконец он взял себя в руки.

– Кто ты такой? – спросил он срывающимся голосом.

– Я Руперт Энджер, – прохрипел я в ответ.

– Но ты ведь умер!

– Да.

– Тогда как же?..

Я произнес:

– Напрасно мы с тобой все это затеяли, Борден. Но убитьтебя – это не выход.

Я был раздавлен мерзостью того, что собирался совершить, и сдетства воспитанное чувство порядочности, которым я руководствовался напротяжении всей жизни вплоть до нынешнего дня, вновь заявило о себе в полнуюсилу. И как только мне могло прийти в голову, что я способен на хладнокровноеубийство? Мучимый жалостью, я отвернулся от Бордена и с усилием началвдавливать себя в деревянную дверь. Медленно проникая сквозь нее, я сновауслышал его хриплый стон ужаса.

Покушение на жизнь Бордена вызвало у меня приступ отчаяния иотвращения к самому себе. Я сознавал, что предал себя, предал свой престиж(который ничего не знал о моих действиях), предал Джулию, детей, имя своегоотца, всех друзей, с которыми свела меня жизнь. Если мне и требовалосьдоказательство, что вражда с Борденом была чудовищной ошибкой, то теперь я егополучил. Как бы мы ни досаждали друг другу в прошлом – ничто не могло оправдатьту жестокость, до которой я опустился.

В жалком состоянии безысходности и апатии я вернулся вкомнату, которую снимал, с мыслью, что не смогу дальше выносить бремя своегосуществования. Моя жизнь потеряла смысл.

Я задумал довести себя до истощения и умереть, но даже утакого существа, как я, есть воля к жизни, которая становится преградой на путиподобных решений. Мне казалось, смерть не заставит долго себя ждать, еслипросто отказаться от еды и питья. Однако мне пришлось на собственном опытеузнать, что жажда разгорается в безумное наваждение. У меня не хватило силыволи выдержать эту муку до конца. Каждый раз, делая несколько глотков, яненадолго отодвигал свою кончину. Точно так же обстояло дело с едой; голод –это чудовище.

Через некоторое время я кое-как примирился сдействительностью и остался жить – никчемный выходец из сумеречного мира,созданного, как мне казалось, мною самим в той же мере, что и Борденом.

Большую часть зимы я провел все в том же убогом состоянии –неудачник, не сумевший даже покончить с собой.

В феврале я ощутил, как в глубине души нарастает какое-тонепонятное беспокойство. Вначале это показалось мне следствием утраты,постигшей меня в Лоустофте; ведь мне никогда больше не придется увидеться сДжулией и детьми. Я сам наложил на себя этот запрет, взвесив все обстоятельстваи придя к выводу, что мое желание быть с ними значит неизмеримо меньше, нежелистремление оберечь их от шока, который неминуемо последует за моим появлением.

Шло время, и печаль переросла в нестерпимую боль, глодавшуюменя изнутри. Однако я не находил вокруг никаких причин, которыми можно было быэто объяснить.

Тогда я обратился мыслями к моему второму «я», к престижу,которого оставил в Лоустофте, и в ту же секунду меня словно что-то ужалило. Ясразу понял: с ним что-то неладно. То ли он стал жертвой несчастного случая, толи над ним нависла угроза (не Борден ли – один из двоих – взялся за старое?),то ли его здоровье стало ухудшаться гораздо быстрее, чем я ожидал.

Когда же я снова подумал о нем – но не вообще о его существовании,а именно о здоровье, – мне тотчас стало ясно, что с ним происходит. Онтяжело болен, а то и лежит при смерти. Мне необходимо было оказаться рядом сним, помочь ему всем, что в моих силах.

К этому времени я и сам не мог похвалиться телесным здоровьем.Мало того что несчастный случай в театре обрек меня на почти бесплотноесуществование, – скудная пища и недостаток движения превратили меня вживые мощи. Я редко покидал свою убогую комнатушку и отваживался на это тольконочью, когда меня никто не видел. Надо мной довлело сознание, что выгляжу яомерзительно – как сущий вампир. Перспектива длительного путешествия в Дербиширбыла чревата множеством опасностей.

По этой причине я предпринял некоторые усилия, чтобыизменить к лучшему свой внешний облик: заставил себя принимать разумныеколичества еды и питья, кое-как обкорнал всклокоченные лохмы и украл новыйкостюм. По моим расчетам, за несколько недель вполне можно было бы вернуться ктому состоянию, в котором я оказался после Лоустофта, но мне понадобилось кудаменьше времени: улучшение наступило почти сразу, и я воспрял духом.

Мое настроение омрачалось только сознанием того, что мойпрестиж испытывает нестерпимую боль.

Все сходилось к одному: надо возвращаться в фамильноепоместье. Когда шла последняя неделя марта, я купил билет на ночной поезд доШеффилда.

Пытаясь предугадать, что ждет меня дома, я был уверен тольков одном: мое внезапное появление не станет неожиданностью для той ипостаси менясамого, которую я назвал своим престижем.

Я прибыл в Колдлоу-Хаус ясным весенним утром. При ровномсолнечном свете моя телесная оболочка выглядела на удивление плотной. Но японимал, что даже в этих благоприятных условиях представляю собой весьмастранную фигуру. За время короткого дневного переезда от железнодорожноговокзала Шеффилда в кэбе, омнибусе и затем снова в кебе я притягивал к себемножество любопытных взглядов. Такое часто бывало и в Лондоне, но лондонцы ужепривыкли, что по столичным улицам разгуливают самые что ни на есть диковинныеперсонажи. Здесь же, в провинции, похожее на скелет создание в темной одежде иширокополой шляпе, с неестественным цветом лица, кое-как обкромсанными вихрамии жутким провалом глаз стало предметом дотошного внимания и опасливогоинтереса.

Подойдя к дому и остановившись у входа, я несколько разпостучал дверным молотком. Мне ничего не стоило проникнуть внутрь, но кто могзнать, что там меня ожидает? Нагрянув сюда без предупреждения, я счел за лучшеевоздержаться от поспешных шагов.