— Вместо того чтобы проводить совместные действия против французов, командующие двух наших Западных армий под Смоленском грызлись и делили власть, — Катрин, как всегда, была в курсе всех военных дел.

— По инициативе пылкого Багратиона, — догадалась Докки и, позвонив, приказала подать чай. С некоторых пор у подруг появилась традиция собираться днем в ее особняке, где в тиши библиотеки, без помех они могли общаться друг с другом и обмениваться последними новостями.

— Его темперамент известен, — усмехнулась Катрин. — Конечно, армии нужен один полководец. Его величество, говорят, отчаянно сопротивлялся назначению Кутузова — он терпеть его не может, но государя уговорили, поскольку светлейший имеет немалый опыт ведения войны, пользуется авторитетом в войсках и в обществе и является не шотландцем, не немцем, а русским, что в сложившейся ситуации немаловажно.

Докки кивнула — после недавнего пожалования Кутузову титула светлейшего князя за заслуги перед Отечеством в турецкой войне, все хором прочили именно его в главнокомандующие объединенных армий.

— Может быть, теперь остановят французов, — Ольга вздохнула.

Швайген несколько дней назад уехал в армию. Докки знала, что перед расставанием барон и ее подруга проводили вместе много времени. Об этом ей по секрету сообщила Думская, да и сама она видела их несколько раз, проезжая в экипаже по городу. Когда Швайген перед отъездом нанес визит Докки, то прощался с ней уже без нежных взглядов и страстных пожатий рук — тепло и по-дружески, как старый добрый приятель.

— Вы чудесный человек и очаровательная женщина, — сказал он. — И я желаю вам обрести счастье, которого — ей-богу! — вы, без сомнения, заслуживаете.

Докки была крайне тронута этими словами, заверила его, что всегда относилась к нему с большой симпатией, и пожелала ему удачи и скорейшего и благополучного возвращения с войны.

«Очень хочу надеяться, что со Швайгеном ничего не случится и у Ольги все сложится гораздо лучше, чем у меня… Только бы пережить эту ужасную войну, которой пока нет конца и края», — Докки взглянула на бледное лицо подруги.

— Все думали, что под Смоленском будет большое сражение, но наши вновь избежали его, а Бонапарте в отместку разнес город артиллерией, — меж тем говорила Катрин, доставая из ридикюля письмо. — Григорий пишет, силы по-прежнему неравны, хотя армии объединены. Он описал мне бой, когда их корпус с небывалым упорством и ожесточением дрался с превосходящим его раз в шесть противником и целый день сдерживал на месте самого Бонапарте. Это, конечно, заслуга Палевского — лишь он умеет так организовать бой и железной волей вести солдат, а те только счастливы воевать под началом такого командира.

Она аккуратно разгладила письмо мужа и добавила:

— Ожидается, что Кутузов даст то генеральное сражение, которое решит исход войны…

И сражение произошло — в конце августа. Сначала стало известно о боях под Можайском, где наконец сошлись русская и французская армии. Потом пошли более подробные сообщения о сражении, которое длилось несколько дней, и количество погибших и раненых с той и другой сторон исчислялось десятками тысяч.

Эти волнующие дни Докки много времени проводила с Ольгой и Катрин, ужасно переживающих: одна за мужа, другая — за барона Швайгена, по всем прикидкам успевшего добраться до армии как раз к этому сражению.

Как-то Ольга, заехавшая одна, не выдержала и призналась в своем увлечении Швайгеном.

— Знаю, что в Вильне он ухаживал за вами, — сказала она. — Я никогда не посмела бы даже взглянуть на него, если б не была уверена, что вы равнодушны к нему. Он намекал мне, что вы не ответили на его чувства.

— Вы можете быть покойны, — заверила ее Докки. — Я всегда относилась к Александру Карловичу с симпатией, но исключительно дружеской. Да и он не питал ко мне более возвышенные чувства, нежели обычное расположение. Просто нам всегда было приятно находиться в обществе друг друга.

— За годы моего вдовства он первый мужчина, который затронул мое сердце, — прошептала Ольга. — И если сейчас с ним что-то произойдет…

Докки лишь ласково похлопала ее по руке, понимая, что слова сочувствия сейчас мало значат. Погибших было очень много, и с каждым днем число их увеличивалось. Она тоже была истерзана переживаниями за Палевского. Все прежние волнения по поводу его отношения к ней отошли далеко на задний план. Теперь она могла думать только о том, что с ним, и надеяться, что он жив и здоров. Докки даже немного завидовала Ольге, нашедшей в себе силы открыто признаться в любви к Швайгену. Сама она так и не рискнула рассказать о собственном кратковременном романе с Палевским и своих чувствах к нему, опасаясь, что отъезд за границу, а впоследствии появление у нее ребенка будет легко связать с ее увлечением графом.

Они сидели в библиотеке и ждали Катрин, которая опаздывала и появилась спустя почти час после назначенного времени — бледная и заплаканная.

— Григорий ранен, — сообщила она встревоженным подругам и медленно опустилась в кресло. — Мне передали из Главного штаба.

— Как он ранен? — спросила Докки, пораженная страшной новостью.

— Не знаю, — простонала Катрин. — Ничего не знаю. Пришли списки — несколько генералов убито, около десяти — ранены. В их числе — мой муж и Палевский.

У Докки потемнело в глазах. Лица Ольги и Катрин затуманились, расплылись, голоса подруг зазвучали глухо и неразборчиво. Она изо всех сил вцепилась в подлокотники кресла, мысленно приговаривая: «Он ранен, не убит, всего лишь ранен…» Но все — и она в том числе — знали, что в списки Главного штаба не попадают легкораненые, которых достаточно перевязать или наложить пару швов в полевом госпитале. В списках числятся те, кого с поля боя вынесли на носилках: порядком изувеченных, со смертельными ранами в грудь или живот, с раздробленными или оторванными конечностями, тяжелыми контузиями. Такие раненые — в большинстве случаев — умирали через несколько часов, дней или недель — от горячки или гангрены.

— Я поеду к нему, — услышала она слова Катрин. — В Главном штабе разузнаю, в каком он госпитале.

«Она собирается поехать к Палевскому?! — удивилась Докки, но тут же сообразила, что Катрин говорит о своем муже. — Бедняжка Катрин! Но ей хотя бы можно поехать к нему, а мне и в этом отказано…»

— Через друзей мужа постараюсь разузнать о бароне, — пообещала Катрин поникшей Ольге. — Его нет в списках, так что есть надежда.

— А что… что с генералом Палевским? — не удержалась Докки. — Тоже неизвестно?

Участливые взгляды подруг обратились на нее.

— Я поспрашиваю, — сказала Катрин. — Командующий корпусом слишком заметная фигура. Известия о нем быстро долетят до Главного штаба.

— Он ранен! — расплакалась Докки после ухода Катрин и Ольги. — Он ранен, может быть, при смерти…

— Ну, ну, барыня, — Афанасьич сунул ей в руки чашку с травяным настоем. — Не думайте о худшем. Он молодой и крепкий, авось обойдется.