— Поэтому вы, поверив сплетням, не признались мне в своей беременности… Решили, что я так поступлю и с вами.

Докки в отчаянии закусила губу.

— Так вот, чтобы избежать каких-либо недомолвок, сообщаю вам, что маркиза не была в тягости. Она придумала это, чтобы сделаться графиней Палевской. Неужели вы могли поверить, что я не принял бы на себя обязательств? — он махнул рукой и заходил по комнате. — И это после того, как мы с вами так сблизились!

В его глазах плеснулась боль, но мгновенно исчезла, уступив место искрящемуся льду.

— Так вы собирались здесь рожать, а потом — что? Хотели его кому-нибудь отдать?

— Нет! — испуганно воскликнула Докки. — Я никогда бы не отдала его. Никогда!

— Но вы понимаете, что наш ребенок родился бы незаконнорожденным, если бы я не бросился вас искать?!

— Я понимаю, но…

— Вы решили скрыться, чтобы лишить меня не только своего общества, но и ребенка…

Докки сглотнула.

— Я собиралась вам сказать, — понимая, как обидела его, торопливо проговорила она, — и вы непременно узнали бы, не получи я приглашения на помолвку.

Но он не хотел более ее слушать.

— Мы немедленно венчаемся! — сказал он таким тоном, что Докки стало ясно: скажи она «нет», он силой потащит ее под венец. — Вы станете моей женой и родите нашего законного ребенка.

Его безапелляционное заявление и весь вид показывали, что для себя он уже все решил. Докки, до глубины души обиженная тем, что он готов жениться на ней только из-за ее беременности, воскликнула:

— Я не выйду за вас замуж!

— Это еще почему? — Палевский издевательски поднял бровь.

— Потому что вам нужна не я! — Докки умирала от жалости к себе, но говорила те слова, которые должна была сказать. — Чувство ответственности заставляет вас жениться на мне. Но я не могу, не могу, даже ради ребенка, обречь вас на нежеланный брак…

— Не можете?!

Он чуть не испепелил ее взглядом. Потом повернулся и стремительно вышел из гостиной, хлопнув дверью.

Она в бессилии опустилась на стул и заплакала. То, о чем она мечтала и что казалось невероятным и совершенно невозможным, — свершилось. Он предложил ей обвенчаться, их ребенок может родиться в законном браке и обрести не только имя, но и отца. Так почему она отказалась от его предложения? Докки покачала головой и уткнулась лицом в ладони, начиная осознавать, что совершает очередную глупость. Он не сказал, что любит ее? Но то лишь слова, а он делами доказал свою любовь к ней. Ему нужен не только ребенок, но и она сама. Но если он сейчас, обиженный на нее, уедет? Ей стало ужасно страшно. Она подняла голову и прислушалась, но за дверью было тихо. Панически испугавшись, что он оставит ее, она вскочила и бросилась к дверям. В прихожей его тоже не было.

— Семен! Семен! Где он?! — закричала она.

— На улицу пошел, — в прихожую выглянул Афанасьич.

Докки рванула на себя парадную дверь и выскочила во двор.

Палевский стоял у экипажа и что-то говорил кучеру. Он был в одном мундире и без шляпы; его волосы и плечи запорошило все идущим снегом.

— Поль, Павел! — Докки, скользя, неуклюже побежала к нему.

Он быстро повернулся и устремился ей навстречу, подхватил в объятия, крепкие и надежные.

— Зачем вы выскочили на улицу? Не дай бог, простудитесь…

Бережно поддерживая за талию, он повел ее обратно к дому, но Докки уперлась, не желая никуда идти.

— Не уезжайте, прошу вас! — прошептала она, вцепившись в его руку. — Не уезжайте!

— Как я могу уехать от вас? — он ласково дотронулся губами до ее лба.

— Но вы ушли, и я подумала… — Докки оглянулась на кучера, тронувшего лошадей. Они мотали головами, стряхивая сыпавшийся на них снег.

— Мне нужно было отдать некоторые распоряжения кучеру, — ухмыльнулся Палевский. — Скоро он привезет сюда священника, и мы обвенчаемся.

— Священника? — Докки уже не спорила, напротив, с отчаянием в голосе сказала: — Это невозможно! Мы не найдем здесь православного священника, а местные не смогут нас обвенчать…

— Любовь моя, я понял, что смогу удержать вас при себе, лишь связав самыми крепкими узами. Поэтому, отправляясь в Швецию, я прихватил с собой попа, который обвенчает нас — скажете ли вы «да» добровольно, или я буду вынужден сделать это за вас. Но, надеюсь, вы более не захотите со мной спорить.

— Вы взяли с собой священника?! — ахнула Докки.

— Он находится на ближайшем постоялом дворе. Я был намерен на вас жениться в любом случае. То, что вы в тягости, уже не никак не могло повлиять на мое решение.

— Но вы же определенно дали мне понять, — вспыхнула Докки, — что я не должна рассчитывать на брак с вами.

— Неужели я такое говорил? — делано ужаснулся он.

— Когда я отказалась… отказалась вступить с вами в связь и вы сказали…

— Мало ли что я тогда наговорил, — Палевский пожал плечами и потянул ее к дому. — Вы дали мне понять, что я вам не нужен, и я, скорее, смеялся над своими надеждами. Ведь я посчитал, что как раз вы не склонны связывать себя со мной какими-либо обязательствами.

Но она никак не могла поверить…

— А разрешение? Вы не можете жениться без разрешения!

— Я получил его еще в сентябре у государя-императора, — у Палевского всегда на все был ответ.

В сентябре! Докки закусила губу, с трудом сдерживая слезы.

— Только не плачь, — прошептал он, склонившись к ней и все не выпуская ее из своих рук.

— Это от счастья, — сказала она и, всхлипнув, улыбнулась.

— Так ты согласна? Станешь моей женой? Или мне придется силой тащить тебя к алтарю?

Докки посмотрела на него сияющими глазами.

— Мы, — она выразительно дотронулась до своего живота. — Мы согласны.

Она потянулась и взъерошила его мокрые от снега волосы.

Он поцеловал ее и повел в дом, а густые хлопья снега в сером сумеречном свете продолжали сплетаться, кружиться в причудливом волшебном снеговороте…

* * *

Вот и все, последняя страница…

За окном темнеет, гаснет свет.

Только почему-то мне не спится,

Все гадаю: было или нет.

Лента голубая, вихрь сраженья.

Счастья, горя, радостей, невзгод

Странное сплетенье и круженье,

Страсти и любви водоворот.

Нитка тянется, узор сплетает

Из надежд, сомнений и побед.

День уходит, тихо уплывает

Сказка тех давно ушедших лет.[35]