Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помня все эти предостерегающие истории и отбросив всякое желание писать полемическое сочинение или осуждать чьи-либо правомерные религиозные убеждения, я хотел бы рассмотреть проблему, лежащую в сердце моего собственного исследования радужного тела. Из многочисленных сообщений, которые я получаю от читателей на протяжении многих лет, ясно, что люди считают феномен радужного тела очень убедительным. Он интересует их по той причине, что человеческий разум всё-таки ищет истину; в частности, есть такой поиск истины, который выходит за рамки данных, доступных органам чувств. Мы также должны понимать, что некоторые современные люди в каком-то смысле ещё ищут религию, в которую смогут верить. Ислам, иудаизм и христианство не оправдали ожиданий многих людей, поскольку предали свои лучшие идеалы. Пострадавшие не скрывают этого факта, и во всевозможных литературных жанрах пишут о якобы безнравственном поведении, поддерживаемом этими «монотеистическими», или «авраамическими», религиями. Современный индуизм, за исключением популярной йоги и некоторых форм вайшнавизма, создаёт многочисленные препятствия для обращения в веру. Буддизм обладает многими привлекательными чертами для современных европейцев, но, будучи весьма аскетичной, философской и крайне нетеистической религией, он не имеет силы, необходимой для убеждения масс. Некоторые популярные формы буддизма пытаются апеллировать к человеческим потребностям и желаниям: читайте название сутры как мантру – и вы обретёте различные мирские блага. Но единственное буддийское заявление об убедительном сверхъестественном феномене – это заявление о радужном теле. Среднему читателю кажется, что, если человек практикует дзогчен под руководством живого учителя этой линии, после смерти его тело должно раствориться в проявлениях радужного света. Такое стремление могут выражать в понятиях, которые подозрительно напоминают «магию на каждый день». Единственный феномен решает ряд древних сложных проблем:
• Показано, что то, что христиане считают возможным только в случае Иисуса, может сделать любой серьёзный йогин, который следует рецепту, предложенному жизнеспособной религиозной традицией.
• То, что современная наука считает невозможным, оказывается возможным и доступным для опыта и даже для наблюдения, что удовлетворяет людей, которые возражают против интеллектуальной гегемонии естествознания.
• То, что кажется привлекательным – пусть и невероятным – в буддийской философии, подтверждают вещественные доказательства. Это классическое основание для «узников Шангри-Ла»: загадочная цивилизация, веками скрытая в Гималаях, сохранила нетронутой древнюю, высшую, донаучную систему знания.
• Обретение радужного тела окончательно оправдывает духовный поиск; жизнь, посвящённая медитации и альтруизму, подтверждается посмертной проверяемой «печатью одобрения».
• Атеисты, которых всё же привлекает «духовность», не нуждаются в боге; если человек практикует в контексте подлинной линии дзогчен, ему доступны полная реализация и освобождение. Также атеист с чувствительной душой освобождается от болезненного чувства вины, которое может возникнуть после отречения от теистического культурного наследия западной цивилизации. Интересно, что в «Высшем источнике», переводе тантры дзогчен Kun byed rGyal po, даётся настойчивое разъяснение, что rgyal po (царя), который «создал всё» (kun byed), не следует путать с идеей о Боге-творце.
• Даже внутрибуддийская полемика и религиозная рознь решаются в пользу одной конкретной линии практики, которая претендует на звание высшей колесницы среди всех прочих колесниц традиции. Для этой линии характерны многие эмоциональные черты, например гуру-йога, которые могут заменить благочестивый теизм и христианскую веру в Воплощение.
Сколь бы привлекательными ни казались эти решения, остаются нерешённые проблемы:
• На данный момент нет научных доказательств достижения радужного тела. Да, есть несколько убедительных фотографий476 и бесед. Есть усохшие тела, которые ещё предстоит изучить судебно-медицинским экспертам, имеющим опыт в изучении естественной и искусственной мумификации. Тем не менее, насколько я знаю, отсутствуют отчёты скептиков, присутствовавших во время таких феноменов. Это означает, что нет контрольной группы, позволяющей установить правдивость «верующих» наблюдателей или протестировать различные методы фальсификации. Примечательно, что даже такой практик, как Мэттью Капстейн, проявляет осторожность в своём эссе «Странная смерть Пемы, укротителя демонов». Он заявляет, что на его собственного учителя Серло Кхенпо Сангье Тензина (1924–1990) глубоко повлияло растворение тела другого йогина-мирянина в Восточном Тибете. В результате этого проявления сын мирянина обнаружил, что «его мир полностью перевернулся, и уже давно он отказался от обычного монашеского призвания в пользу более эксцентричного образа жизни йогина и адепта системы Великого совершенства»477. Капстейн во многом исследует ту же сферу, которую мы рассмотрели в этой книге, не приводя детально свидетельств сиро-персидских христиан, манихеев и тамильских сиддхов. Все примеры историй о радужном теле, которые он приводит, появляются после XI в., а значит, в период, когда откровения тертонов стали ключевой чертой дзогчен. Он указывает, что исключительная претензия на радужное тело «стала важным аспектом апологетики ньингма»478. Он также обращает внимание на случай Кхенпо Ачо, обращаясь к газетному сообщению из Китайской Народной Республики, которое не согласуется с полученными нами свидетельствами очевидцев479. Выводы Капстейна, где он также скрупулёзно предлагает некоторые возможные естественные объяснения480, ясно показывают его осторожность, а также гипотезу о сочувствующей позиции эмических рассказов, аналогичную нашей. И всё же наиболее полезными являются следующие комментарии:
В последнее время мы привыкли описывать опыт как культурно сконструированный или, лучше сказать, опосредованный конструкциями языка и культуры. Никакие данные, которые я представил здесь, не опровергают эту точку зрения. Однако следует проявлять осторожность, чтобы не говорить о самих культурных конструкциях как о жёстких повторах парадигм, отличающих конкретную культуру. То, что конструирует культура, можно в лучшем случае описывать в качестве податливого поля, где усвоенные традиции и живой опыт людей вступают в диалог и через диалог формируют и преобразуют друг друга… Как мы видели,