– И что же вы там делали? При короле, я имею в виду?

Танкрад неопределенно пожал плечами, продолжая смотреть куда-то вдаль.

Тут отозвался Аддан.

– Ездили с военной дружиной, разумеется. – Он рассмеялся. – А ты что думал?

– Собирали налоги, – добавил Танкрад. Он снова повернулся к костру и присел, грея у огня замерзшие руки. – Мы ни с кем не воевали. Не беспокойся. У моего отца были дела при дворе, вот он и взял нас с собой.

– Сейчас вообще нет никакой войны, чтобы мы могли в ней поучаствовать, – сказал Аддан. – Настоящей войны. Да что тут говорить!

– Мой отец считает, что король слишком силен. – Танкрад сел на корточки. При свете костра его волосы казались красными. – И ты, похоже, с ним согласен? – Он взглянул на Аддана. – А я бы сказал, что он, скорее, оберегает нас.

– Оберегает! – Аддан вновь поворошил угли. – Если нет схваток, нет и побед. А нет побед, значит, нет и наград за них. Посмотри, как Осберт обращается с нами. Мы уже давно должны быть в его дружине. – Тут он посмотрел на Атульфа и добавил: – Мы все. Но он прекрасно понимает, что, если задействует нас, мы начнем задавать вопросы о наградах. Нам недостаточно еды и крыши над головой.

– Я бы служил ему, – сказал Атульф. – И отдал бы в его распоряжение свой меч, если бы он попросил.

– Я бы тоже… – Аддан сломал палку о колено и бросил оба обломка в огонь, подняв при этом фонтан искр. – Пока не подвернется что-нибудь получше.

– Что-нибудь получше?

Аддан ухмыльнулся, блеснув белыми зубами.

– Да, Тилмон обещает кое-что получше. А с тобой он еще не говорил? Свита сказала, что собирался. Или что она сама с тобой поговорит. Она сказала, что ты важный человек.

Важный? Он?

Атульф прикусил губу. Свита говорила с ним, и не раз, и всегда в тоне ее слышались нежность и восхищение. Но речь никогда не заходила о ее муже, и Атульф всегда был настороже в присутствии массивного и грубого Тилмона.

Танкрад ломал ветку на все более мелкие кусочки.

– Что-то получше? А чем вас не устраивает мир? – Подняв голову, Атульф заметил, что Танкрад внимательно смотрит на него. – Я наблюдал за своим отцом и когда мы были в Дейнмарче, и после того, как переехали на этот берег моря. Он никогда не останавливается… он и моя мать, они оба. Они с Элредом… – Он вдруг резко умолк.

– Я думал, что Элред сейчас далеко на севере. Ему заплатили как раз за то, чтобы он находился там.

– Это король думает, что он там. – Казалось, Танкрад пожалел, что упомянул в разговоре это имя. – Но мы принимали его под крышей своего дома в Иллингхэме. И людей моего отца из Хедебю. А также еще и их друзей.

– «Морские волки». – Аддан осклабился. – Не самая плохая компания, с которой можно иметь дело.

Атульф почувствовал, как где-то в животе у него все скручивается в тугой холодный узел.

– «Морские волки»? – переспросил он

– Мой отец считает, что нам следует общаться с этими людьми. И при необходимости использовать их, чтобы получить то, что мы хотим. А при дворе короля об этом и слушать не хотят. Но нравится это кому-то или не нравится, по своей воле эти люди никуда не уйдут – если мы что-то и усвоили за семь лет, проведенные в Дейнмарче, то как раз это. Там ситуация меняется так же быстро, как и здесь. Становится меньше рук, в которых сосредотачивается власть. – Танкрад швырнул мелко поломанные ветки в угасающий костер. – Аддан, сходи принеси еще хвороста.

– Сам сходи.

Они молча уставились друг на друга. Танкрад, похоже, хотел что-то сказать, но внезапно лицо его стало непроницаемым.

– Ладно. – Он поднялся на ноги. – В конце концов, какая разница, кто принесет дрова?

Он развернулся, и Атульф с Адданом переглянулись у него за спиной.

Что-то было не так. Элфрун поняла это сразу же, как только сняла плащ с крючка. Непривычно легкий, перетягивает на одну сторону, по-другому запахиваются полы. По верху плаща была пришита длинная полоска ткани, под ней был протянут шнур, на обеих концах которого находилось по массивному серебряному наконечнику. Завязки продевались в петли, их можно было стянуть, чтобы плащ хорошо сидел.

А теперь один из наконечников пропал.

Быстрый осмотр пола ничего не дал – там наконечника не было. Он был длиной с большой палец, а серебро было достаточно тяжелым, и она обязательно услышала бы, если бы он оторвался в помещении и упал на деревянный пол. Скорее всего, она потеряла его на улице. Но когда? Элфрун носила этот плащ постоянно, целыми днями, и было трудно предположить, что крепление этого наконечника так прослабло, а она этого не заметила.

Целых пятнадцать серебряных пенни. И это только стоимость серебра. Не говоря уже о работе королевского кузнеца и ценности этого изделия как подарка короля, а тем более как вещи, которую ей дал поносить отец. Она растерянно застыла на месте, сжимая толстую красную шерстяную ткань плаща замерзшими пальцами. Ощущение было такое, как будто снята магическая защита, оберегавшая ее до этого.

Второй наконечник болтался в петле, и Элфрун высвободила его, чтобы хорошенько осмотреть. Плетеный шнур был зажат в расщепленном и заклепанном основании наконечника. Она подергала за него. Довольно прочно. Она взглянула на другой конец шнура и нахмурилась еще больше. Здесь тоже все было не так.

Кончик этот не был распушенным, как она ожидала. Наконечник был срезан.

Она живо представила себе, как нож с усилием режет, соскальзывая, шнур, как сопротивляются прочные шерстяные нити и наконец уступают. В итоге срез получился ступеньками, но каждая нить была обрезана ровно.

Пятнадцать пенни. Практически для любого обитателя Донмута это было небольшое состояние.

– Как же я этого не хочу!

Она хорошо знала, что должна начать действовать. Вызвать Луду, приказать ему согнать всех жителей Донмута, поручить людям, которым можно было доверять, раздеть всех догола и обыскать постель каждого – так поступил бы ее отец. И у кого же они найдут эту вещь – если найдут?

– Толку не будет.

Наконечник слишком маленький, его легко спрятать, легко переплавить. Спрятать не на теле, потому что будут обыскивать. Если не найдут сразу. А потом все будут говорить, что леди отлично знала, что сама потеряла его из-за собственной небрежности, а поиски затеяла, просто чтобы свалить вину на чью-нибудь неповинную голову. И она будет казаться мелочной, навязчивой и мстительной, тогда как Радмер олицетворял бы собой гнев Господний и гнев короля в одном лице.

Но не было ли это ее нежелание действовать таким образом просто проявлением малодушия? Уклонением от выполнения своих обязанностей? Она рассеянно сгибала и мяла шнур, двигая по нему пальцами, пока не добралась до петли.