– Это правда, Луда?

– В этом нет ничего такого, на что я не имею права.

Элфрун скрестила руки на груди. То, что он, глядя на нее свысока, поучал ее или игнорировал ее вопросы, когда они находились один на один в ткацкой мастерской, раздражало ее, но сейчас, на глазах у всех женщин, это было недопустимо.

– Этот торговец имеет право находиться здесь, ему у нас рады, – процедила она сквозь стиснутые зубы. Она подумала о своем зеркальце, завернутом в мягкую ткань. Зеркальце, достойном королевы. – Он уже заплатил все, что положено. Лично мне. Он и его люди – наши гости. – Она обернулась к Финну и, чуть приподняв плечо, как бы отгораживаясь от Луды, громко сказала: – Окажите мне честь и зайдите в зал, чтобы выпить немного вина, когда закончите здесь. Вы оба.

Это было неслыханно. Самое большее, что сделал бы ее отец по отношению к странствующему торговцу, это отправил бы его в кухню за куском хлеба и глотком пива. Однако это того стоило – слепая ярость исказила вытянутое лицо Луды.

И тысячу раз стоило того, чтобы насладиться компанией Финна. Она чувствовала, что ее тоска по нему делает ее двуличной, вынуждает лгать самой себе относительно мотивов ее поступков. Но ей было уже все равно.

Как она и ожидала, Финн мгновенно прекрасно понял, почему она так поступила.

– С огромным удовольствием, леди.

Теперь она сделала шаг назад, чтобы вновь подключить к разговору Луду.

– Распорядитесь, чтобы в зал принесли чаши и кувшин рейнского.

После долгой паузы стюард развернулся и молча удалился.

– И что, он выполнит ваше указание?

– Он мой слуга, – ответила Элфрун; она так крепко стискивала зубы, что теперь болела челюсть. – Он был слугой моего отца, когда они оба были еще мальчишками.

– Ваш отец… Мы кое-что слышали… Это правда?

Она не могла говорить.

Финн долго смотрел на нее, потом молча кивнул и вернулся к своим покупательницам. Она была благодарна ему за то, что он дал ей возможность проглотить комок жалости к себе, неожиданно подкативший к горлу, жалости, которая грозила накрыть ее, как штормовая волна. Произнесенные им слова вызвали у нее перед глазами образ отца, казавшийся гораздо более реальным, чем оживленный двор перед залом, где она стояла. На короткий счастливый миг он явился перед ней, сильный и решительный; седины в его шевелюре было уже больше, чем его натуральных светлых волос, но в глазах его был такой живой блеск, как ни у кого даже из молодых парней в их поместье. Почему всегда все считали красавцем Ингельда с его белозубой улыбкой и румянцем на щеках? И никто никогда не говорил ничего подобного об отце.

Тут она заметила, что шумные разговоры возле разложенного товара стихли, а десяток лиц обращены к ней.

– Леди! Ну пожалуйста!

Она встрепенулась, вышла из состояния глубокой задумчивости. Все ее женщины, вольные и рабыни, за свой труд в ткацкой мастерской получали серебряные и бронзовые монеты, но все они хранились у нее.

– Конечно. Сейчас.

Она развернулась и торопливо пошла в зал, который после отъезда отца воспринимала как довольно мрачное место; сейчас здесь, несмотря на солнечный день, было холодно, и она постаралась не задерживаться тут. Хотя Данстен привез обратно большую часть вещей, взятых отцом с собой, все это до сих пор, упакованное, было сложено в одном из сараев. Для нее было невыносимо прикасаться к этим вещам, даже для того, чтобы выяснить, насколько они пострадали от морской воды. Поэтому зал сейчас был мрачным, из стен тоскливо торчали железные крючки, на которых раньше красовались яркие полотна, расшитые золотыми и серебряными нитями. Массивное кресло с позолоченными набалдашниками на спинке также выглядело покинутым без вышитых шелковых подушек. Большой стол был разобран, и его столешница сейчас стояла прислоненной к деревянным козлам, на которых она должна была лежать. Единственным ярким пятном в этой угрюмой обстановке был ее ярко-красный плащ, висевший на гвозде. Только теперь, когда ей нужно было принять здесь Финна, она наконец осознала, в какое жалкое подобие настоящего дома превратилось это место.

– Разожгите здесь огонь, – бросила она Луде, снимая с пояса связку ключей от хеддерна и небольшого сундучка, где хранились серебряные и бронзовые монеты.

Получив горсть монет и обменяв их на всякие украшения, женщины поспешили вернуться в мастерскую, а Элфрун переключила свое внимание на Финна и его молчаливую спутницу.

– Вы окажете мне честь, – повторила она, чувствуя себя неловко и глупо, – если согласитесь выпить со мной по чаше вина.

Финн кивнул:

– Я только соберу все свои безделицы.

Луда, который все еще сердился, поручил развести огонь мальчишке, только что вбежавшему в зал с ведерком тлеющих углей. Девушка в салатном до сих пор не сказала ни слова. Теперь она скромно присела на скамью. Она была приблизительно одного возраста с Элфрун. Роста незнакомка была среднего, ниже Элфрун, но такая тоненькая, что казалась выше. Гладкие каштановые волосы были заплетены в две аккуратные косы, которые на затылке сходились в одну, свисавшую до низа спины. Элфрун заинтересовала одежда девушки. На ней была туника из неотбеленного тонкого полотна, поверх которой был надет салатного цвета сарафан, широкие лямки которого были перекинуты через ее плечи и сходились на спине, а ниже ключиц крепились к передней его части двумя большими выпуклыми брошками. Спереди сарафан был украшен тканой полоской серовато-зеленого цвета, проходившей между брошками, а с шеи на нее опускалась нитка бус из полированного янтаря. Руки девушки лежали на коленях, ноги были скрещены у лодыжек. Витые бронзовые браслеты доходили от запястий до середины предплечья, а к поясу был прицеплен впечатляющего размера нож в ножнах тонкой работы.

Она по-прежнему молчала и смотрела на огонь; Элфрун подумала, что, может быть, она становится чрезмерно застенчивой, когда в руках у нее нет чаши для сбора денег, а на лице – сияющей улыбки, за которой можно было бы спрятаться. Одежда ее, несмотря на необычность, была очень красивой, намного лучше, чем у Элфрун.

Была ли она женщиной Финна? Никаких знаков оказываемого друг другу внимания она не заметила – на самом деле она даже не видела, чтобы они обменялись хотя бы парой слов.

Но если она и была женщиной Финна, какое это имело значение для леди Донмута?

Пока все эти мысли суетливо проносились в голове Элфрун, вошел Финн и поставил свою корзинку из ивовых прутьев у двери; по пятам за ним следовал Атульф.

– Она у меня стала вдвое легче, – весело сказал Финн и потрепал Гетина по ушам. – Рад видеть, что это славное создание по-прежнему с вами.

– Они не должны были покупать так много! – Ей было приятно, что он с такой теплотой говорил о Гетине.

– Но мои товары вовсе не тяжелые. – Он усмехнулся и подошел к женщинам. – Я пошутил, Алврун. – Он огляделся; его быстрый взгляд ни на чем не задерживался, однако при этом, казалось, он подмечал все до мелочей.