– А зачем тебе знать это?

Винн удивленно подняла брови и скрестила руки на своей по-детски худой груди.

– Просто не хочется, приложив столько сил, потом услышать от вас: «Ах, прости, Винн, но я нашла его, закатился за мой сундук с исподним». – Передразнивала она ее очень похоже, и Элфрун поморщилась.

– Я не держу свой плащ в сундуке с исподним.

– Ну, значит, найдете его еще где-то. – Винн выбросила руку вперед, и Элфрун отпрянула, но недостаточно проворно. Девочка уже схватила второй конец шнура и скептически разглядывала его. – Обрезан.

– Украли.

– Его мог взять кто угодно, – заметил Кутред. – Серебро несложно переплавить.

Его оправдывающиеся интонации заставили Элфрун вздрогнуть. И снова она задалась вопросом, чиста ли совесть у кузнеца.

– Я это знаю.

А мог бы он, к примеру, взять его? Или Винн? Внезапно ей в душу закралась подозрительность и она подумала, что, может быть, они заранее спланировали это: возьмут у нее монеты и вернут ей украденный наконечник, а потом скажут, что сделали новый.

Однако, если они вернут ей старый наконечник, она обязательно узнает его. И они должны это понимать. У нее было такое чувство, что вокруг нее вьется рой надоедливых мошек, которые пляшут перед лицом, жужжат в ушах, лезут в рот и глаза, мешая понять, где тут правда. В этой ситуации ей оставалось только следить за своими руками, чтобы не начать отмахиваться от этих несуществующих навязчивых созданий. Это была прямая дорога к сумасшествию.

Винн отошла и вернулась с крошечными щипчиками.

– Позвольте мне вытащить заклепки, леди.

– Что?

Говорила Винн подчеркнуто терпеливо.

– Чтобы скопировать его, мне нужно вытащить шнур. Сейчас разгар лета, леди, так что никто не найдет ничего странного в том, что вы несколько дней походите без плаща.

Неохотно согласившись с доводами девочки, она начала наблюдать за тем, как лицо Винн сосредоточенно морщилось, а в уголке рта от напряжения показался кончик языка. А когда заклепки отделились, высвободив наконечник, Элфрун снова испытала ощущение потери.

– Где Танкрад? Мне необходимо с ним поговорить. – Атульф соскользнул с Мары и привязал поводья к ветке куста боярышника.

– Мы не видели его уже несколько недель, – кислым тоном ответил Аддан.

– Точнее, дней, – поправил его Дене. – Он при короле. Вместе со своим отцом, они оба там.

– Снова.

Дене кивнул.

– Почти две недели, – добавил он примирительно.

Атульф нашел их на пологом склоне холма, ближе к монастырю. Гончая Аддана поймала зайца, и они укрылись в тени деревьев, чтобы развести костер и приготовить дичь.

– Охотитесь на моих холмах, – заметил он. Интонация его голоса была нейтральной, но слова прозвучали обидно – как он того и хотел.

– Твои холмы, – согласился Аддан. – И заяц тоже твой. Хочешь что-то предпринять в этой связи? – Он в этот момент быстрыми движениями своего ножа свежевал несчастного зверька и прервал это занятие, подняв лезвие вверх.

Атульф стоял, скрестив на груди руки, и пристально смотрел на него, пока Аддан не отвел глаза в сторону. Затем он улыбнулся и пожал плечами:

– Мне все равно. В конце концов, этого добра у меня много, хватит на всех.

Аддан усмехнулся:

– Тогда просто не обращай на нас внимания. Мы всего лишь перехватываем кое-какие крохи со стола богатого человека. – Ловким и быстрым движением он подбросил зайца и сдернул с него шкурку целиком, после чего насадил тушку на заостренную палку и установил ее над огнем.

– Пройдет целая вечность, пока он будет готов, – посетовал Дене. – А есть хочется уже сейчас.

Аддан вытер нож о траву с обеих сторон и сунул его в ножны.

– Тогда, выходит, голод управляет тобой. В этом мире у нас есть масса младших кузенов и маленьких кузин. Мы делаем грязную работу, мы не можем позволить себе гордость или принципы, и мы получаем свой кусок последними. Где ты жил, если не знаешь таких простых вещей?

Атульф постарался не показывать, как ему приятно смущение Дене. Тот покосился на него:

– Твои холмы, говоришь. Выходит, ты наследник донмутского монастыря? Таким ты видишь свое будущее? Стать священником. – Он ухмыльнулся.

Язвительный тон Дене удивил Атульфа. Обычно заводить и дразнить его начинал Аддан.

– План? План, но не мой, а моей бабушки. – Он вытянул ноги к костру и зевнул, чтобы скрыть свое смущение. – А сам я не уверен насчет того, приму ли сан.

Аддан хохотнул, но Дене, похоже, стало любопытно.

– Ты имеешь в виду духовный сан? Так ты к этому не готов?

– Стать священником? Вместо того чтобы стать дружинником короля?

Дене пожал плечами:

– Говорят, в Донмуте богатый монастырь. Сколько здесь земли? Хайдов сорок? Пятьдесят?

– Где-то так. Да какая разница?

– Меня, конечно, всем этим не заманишь, потому что мне кажется, я бы выглядел ужасно глупо с тонзурой на голове. А что до духовного сана, так твоему отцу он не мешает наслаждаться жизнью, насколько мне известно. Охота и женщины. Много женщин…

– Но никаких сражений.

Дене выпрямился:

– А для тебя это важно?

Атульф вспомнил, как он несколько раз видел выезд дружины короля: великолепные молодые мужчины в сияющих доспехах, на их лошадях со смазанными маслом гривами и красиво завязанными в узел хвостами – золоченые попоны. Самые младшие из этих воинов были не старше его самого.

– Теперь, когда Радмер умер, – сказал он, – я, наверное, скорее бы взял поместье, чем монастырь. – Абархильд уже намекала ему на это. Но он прекрасно понимал, что поместье не ее и она не может им распоряжаться.

Аддан сплюнул в костер:

– Ты не сможешь присоединиться к дружине короля, раз он сам того не хочет. Танкрада он призовет намного раньше, чем тебя. – Сказано это было пренебрежительным тоном. Потом он протянул руку и повернул зайца на вертеле. – Ну почему он так долго жарится?

– На мечах я дерусь лучше Танкрада.

– Но у Танкрада есть отец.

Атульф напрягся:

– А у меня что, его нет?

– У него есть отец, который замолвит за него словечко. И который будет весьма заинтересован в этом. Что толку в том, что ты – любимчик Свиты, если Тилмон не знает о твоем существовании.

Отец, который будет весьма заинтересован в этом… Атульф вспомнил ленивую улыбку Ингельда, то, как он равнодушно пожимает плечами. Он закусил губу, стараясь не показывать, что где-то внутри у него, в области солнечного сплетения, начинает разгораться пламя ярости.