Казалось, я не способен заставить свое сердце не желать ее, как не мог заставить его перестать биться. У меня было подходящее слово для того, что я сейчас чувствовал, но я все не решался его произносить. Подумай об этом. Хорошенько поразмысли над этим.

Любовь. Я был влюблен в Ленору Асталис. С самого начала, черт возьми.

Я предложил ей пирожное, потому что хотел с ней поговорить.

Последовал за ней в ее комнату в Карлайле после того, как она вошла в фотолабораторию, потому что желал ворваться в ее жизнь с грязным договором. С выгодной сделкой. С молчаливым контрактом.

Я издевался над ней, потому что любил ее.

Я любил ее, потому что она была единственной девушкой, которая смотрела на меня и не видела мои деньги, статус, тягу к насилию или бессердечного принца.

Она видела только меня.

Я сделал шаг назад. Гарри ухватился за это. Я ненавидел себя за то, что предпочел любовь ненависти. Презирал себя за то, что позволил поменять себя, за то, что не смог решиться на это из-за девушки.

Но она была не просто очередной девушкой, не так ли?

– Вот и все, парень. Вот и все. Поступи правильно.

Как только он это произнес, входная дверь открылась и тут же захлопнулась за моей спиной. Я обернулся, мои глаза расширились от ужаса при одном взгляде на непрошеного гостя.

Лицо моего отца напоминало безжизненную маску смерти.

– Вон, возвращайся в Беркшир и позвони моему секретарю по дороге домой. Скажи ей: нужно, чтобы кто-нибудь пришел починить это окно. Сегодня, – произнес он твердым голосом.

Я вздернул подбородок.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты вмешивался… – начал я.

Отец выхватил оружие из моей руки и прижал его прямо к вене на моей шее.

– Мне все равно, чего ты хочешь. Иди.

И я сделал то, что следовало сделать, когда мне было восемь.

Когда мне было десять.

Когда мне было тринадцать.

Впервые в жизни я позволил отцу позаботиться обо мне. Разобраться с моим дерьмом. Помочь мне.

Я закрыл за собой дверь, качая головой.

Семья – это судьба.

Вишес

– Ты сказал моему сыну, что он не получит девушку, если отомстит. К счастью, мне повезло, у меня уже есть девушка. У меня будет и то, и другое.

Я сократил расстояние до Гарри Фэрхерста в два шага, намеренно наступив ему на кончики пальцев. С криком он выгнул спину. Как раненое животное. Я снял маску с его лица, чтобы он мог наблюдать за тем, что я собирался с ним сделать.

– Барон, – захныкал засранец, его лицо покраснело, опухло и покрылось пятнами от паники и страха. – Слава богу, ты здесь. Вон явно нуждался в голосе разума.

Хорошая попытка, ублюдок.

Я присел на корточки, впиваясь каблуком в пальцы его здоровой руки, и встретился с ним взглядом. Послышалось, как его кости хрустнули под моими блестящими лоферами. Как только Гарри увидел, что скрывалось у меня в глазах, его лицо посерело. Я находился здесь не для того, чтобы заключать с ним сделку или избавлять от трагической судьбы.

Я пришел сюда, чтобы взыскать долги.

Отомстить.

За гордость моего сына. За жизнь моего сына.

И это уже давно назревало.

– Ты не можешь… ты не знаешь… л-люди узнают…

– Узнают? – С презрительной усмешкой я закончил за него фразу, вздернув его подбородок и заставляя выдержать мой пристальный взгляд. – Вообще без шансов, если учесть, что в настоящее время ты находишься на грани самоубийства.

– Но я не…

Схватив его за светлые волосы, которые он дорого подстриг и подкрасил, чтобы скрыть седину, я потащил мерзавца к обеденному столу и усадил на стул. Его щеки и лоб стали ярко-красными. Я сорвал блокнот со списком покупок и ручку с холодильника, положил их на стол и уселся напротив него. Кинжал сына будто раскаленным железом прожигал мою руку.

– Начинай писать.

Десять минут спустя его предсмертное письмо лежало передо мной. Написано оно было от руки, поэтому никто не смог бы придраться – все законно. И у него появилась отличная причина, чтобы сотрудничать со мной: я предоставил ему право выбора, а он не мог отказаться.

– Напиши письмо, проглоти таблетки и уйди спокойно. Не пиши письмо, и я перережу тебе вены в твоей собственной ванне и буду смотреть, как ты истекаешь кровью. В любом случае ты умрешь еще до обеда, и это будет выглядеть как самоубийство. Какой путь ты выберешь: отвратительный и неаккуратный или мирный? Решать тебе.

Он выбрал таблетки.

Закончив писать, Гарри оторвал взгляд от блокнота и выжидающе посмотрел на меня. Его глаза стали красными, пустыми, бездушными. Не хотелось думать о том, что они видели, когда этот подонок оставался наедине с моим сыном. Не хотелось сейчас думать о многих вещах. Моей жене – моей прекрасной жене, которую я любил больше самой жизни и которая придавала смысл моему существованию, – понравились работы Гарри, и я впустил его в свою жизнь. В свой дом.

Если она когда-нибудь узнает, то сама убьет его. А затем бросится с крыши. Я знал Эмилию ЛеБлан-Спенсер лучше, чем она сама себя знала.

Существовал только один человек, которого она любила больше, чем меня.

Наш сын.

– Аптечка? – Я приподнял бровь. Громкие речи были не для меня. Я хотел поскорее покончить с этим. Послышались звуки паркующегося у дома грузовика, а следом чьи-то шаги, и я понял, что это стекольщик, который пришел починить окно. Нам пришлось быстро ускользнуть с первого этажа. К счастью, Фэрхерст слишком погрузился в собственные мысли и не заметил, что потенциальная помощь оказалась на расстоянии вытянутой руки.

– Н-наверху, – заикаясь, пробормотал он. От него пахло мочой и отчаянием.

Спасибо, мать твою.

– Ну что, пошли.

Стекольщик вошел в полуоткрытую дверь ровно через секунду после того, как мы поднялись по лестнице. Проскользнув в ванную комнату Гарри, я запер за нами дверь. Опустошил полки шкафа и схватил все, что оказалось под рукой. Там было много разных лекарств, я не знал наверняка, для чего они предназначаются, но я уж точно не собирался жаловаться: они с большой вероятностью могли убить лошадь при неверной дозировке.

Я высыпал таблетки на серую мраморную поверхность возле раковины и кивнул в их сторону.

– Какие-нибудь последние слова?

– Я… – начал он.

– Шучу. Мне плевать.