Теперь я видела, что он не догадывался о причине моей злости, и не понимала, почему он не пришел ко мне раньше, умоляя о прощении.

Все это стало огромным недоразумением, и мы могли бы поговорить и все выяснить, но мы не разговаривали. Никогда. Разговор по душам никогда не был нашей сильной стороной, особенно с тех пор, как умерла мама, и теперь мы расплачиваемся за это.

Я почувствовала, как моя кровать прогибается под его весом, и затаила дыхание. Внезапно вспоминания о множестве ночей, когда он сидел рядом со мной, чтобы прочитать мне сказку или рассказать греческую легенду, затопили мой разум. У меня перехватило горло от эмоций.

– Ленни.

Я втянула воздух, стараясь не заплакать.

– Мне следовало прийти раньше, дорогая.

Я ощутила, как подо мной зашевелился матрас, когда отец покачал головой. Все в нем казалось массивным, впечатляющим, не от мира сего – даже его скульптуры. Может, в этом и состояла проблема. В моих глазах отец всегда выглядел намного грандиознее и внушительнее, чем был на самом деле, и мне пришлось свести его значимость на нет, прежде чем я смогла посмотреть на него, как на сложного человека с собственными недостатками и слабостями. Как на равного себе. Как на самого обычного человека.

Не говоря ни слова, я начала перебирать пальцами, просто чтобы чем-то занять свои руки.

– Я хотела, чтобы ты знал, то, что ты сказал… о чем ты говорил… с мисс Гарофало…

– Я ошибся с семьей Гарофало. – Отец выдохнул в темноту, и я почувствовала, как его плечи поникли.

– Знаю. Арабелла уже ввела меня в курс дела. Замужняя женщина, да? – Мои суждения не выдерживали никакой критики. Меня охватили отчаяние и усталость.

– Будет ли иметь значение, если я скажу, что мне стало очень одиноко? – спросил отец.

В его словах ясно слышалось поражение. Я снова покачала головой, зная, что он поймет это по движению матраса под нами.

– Я опустошен принятым мною решением.

Решение, я отметила его выбор слов. Это не ошибка. Дьявол скрывался в деталях, и мой отец все еще верил, что ему было нужно, чтобы то, что там произошло, случилось на самом деле – может, чтобы снова почувствовать себя человеком, а не просто художником.

То, что он сделал, выглядело ужасно, но это не было непростительно. Во всяком случае, для меня. Его дочери. У меня не оставалось выбора. Я не была его женой. У него не было жены. Он предал не меня.

– Это не единственное разрушительное решение, которое я принял с тех пор, как переехал в Тодос-Сантос.

– О? – удивилась я.

Он подвинулся, прижимаясь спиной к изголовью. Мое лицо вспыхнуло в темноте, когда я подумала о том, что эта кровать видела в последнее время. Вон в наручниках. Мы с Воном занимаемся сексом. Эта комната была пропитана им, каждая трещина в деревянном полу напоминала о Воне. Его освежающий запах все еще ощущался в воздухе. Его редкие улыбки были написаны чернилами на моем потолке. Меня интересовало, чувствует ли папа, что Вон здесь, с нами.

– Видишь ли, я устроил Вона на стажировку не потому, что он этого заслуживал. Я отдал ему это место, потому что знал, ты не хочешь влюбляться – никогда не хотела влюбляться – думая, что так безопаснее, и что ты станешь счастливее. Я не хотел расстраиваться, наблюдая за тем, как ты ведешь одинокую жизнь. Я одинок, и это убивает меня, Ленни. Поэтому я пригласил его сюда.

Я поперхнулась собственным вдохом и закашлялась.

– Ты…

– Нет, не надо. Пожалуйста, не ругай меня и не спрашивай, почему именно Вон. Было что-то в вас двоих, когда вы были рядом, неважно где, в любой момент вашего детства. Это что-то заставляло воздух электризоваться за секунды до того, как вы дотрагивались до материала и создавали шедевр. Там царствовала магия, и она словно переплетала вас невидимыми нитями. Твоя мать тоже заметила это в тот день, когда Вон тайком принес тебе пирожное.

От изумления я приоткрыла рот. Я увидела, как приподнялись уголки рта моего отца, хотя в комнате до сих пор царила темнота.

– Она всегда следила за тобой, как ястреб, Ленни.

– Да, – прошептала я. – Боже, это действительно так.

– Я так по ней скучаю. Именно в момент слабости я и подумал, что сумею отвлечься с кем-то другим, чтобы заглушить ноющую потребность в ней, от которой хотелось кричать. Это стало худшим выбором, что я когда-либо делал, после решения выбрать Вона только для того, чтобы вы двое могли приехать сюда и влюбиться. Но, как оказалось, не все потеряно.

Я терпеливо ждала, когда он сбросит бомбу. У меня не осталось никаких сомнений, что сейчас это произойдет.

– Для тебя появилось место на выставке Тейт Модерн. Вон бросил учебу, – произнес отец.

Я словно утратила способность дышать.

Ощущение было каким-то чуждым, нежеланным. Я попыталась вдохнуть воздух в легкие, но мне ничего не удалось. Мое тело будто отвергало это. Казалось, оно противилось самой идее впустить в себя немного кислорода.

– Вон рассказал мне о твоей скульптуре в технике ассамбляж и признал, что она великолепна и гораздо более достойна, чем любой другой кусок камня. И я согласен с ним в этом вопросе. Он собрал свои вещи и покинул школу сегодня рано утром. Мне ужасно жаль, дорогая.

– Куда он уехал? – Я вскочила с кровати и, подбежав к отцу, вцепилась ему в плечи.

Папа лишь покачал головой.

– Вон ничего не сказал. Не думаю, что он хочет, чтобы его нашли, Ленни. Но я нашел это письмо у тебя под дверью, перед тем как войти. Должно быть, оно от Вона.

Отец полез в карман и протянул мне конверт. Мне хотелось кричать.

Как он мог позволить ему уйти?

Как он мог позволить – нет, заставить меня – влюбиться в Вона, а потом наблюдать, как тот бросает меня?

Но он ведь никогда не собирался отпускать Вона?

И тут меня осенила мысль, одновременно неминуемая и тяжелая, подобно тем камням, с которыми сражался Вон, чтобы создавать свои скульптуры.

Я влюбилась в него, не так ли?

Он был настоящим психопатом, неуравновешенным, эксцентричным и совершенно непривлекательным во всех отношениях… но именно это заставляло меня полюбить его еще сильнее. Потому что я понимала, насколько он обречен. Как сильно нуждался в этом чувстве.

Наша любовь была намного сильнее, чем обычная любовь. Она лишила нас гордости, гнева, ненависти и неуверенности. Мы чувствовали себя обнаженными, прекрасными и чистыми, когда находились рядом.

А теперь он ушел.

Я сжала письмо в кулаке, моя рука дрожала, как и все мое тело. Я теряла самообладание.

Папа встал и поцеловал меня в лоб.

– Все эти месяцы я давал тебе время разобраться в себе, Ленни. Но я никуда не уходил. Я всегда оставался здесь. Всегда любил, надеялся и молился. Лучше любить и потерять, чем вообще никогда не любить. Я люблю тебя. Любил и всегда буду любить.