– С ним все в порядке? – Ее вопрос прозвучал приглушенно.

Меня совсем не удивило, что моя рубашка промокла от ее слез. Все внутри бурлило от того, что я видел ее в таком состоянии. Мне бы не составило труда убить еще нескольких Гарри Фэрхерстов голыми руками, если бы это означало сделать ее хоть чуточку счастливее.

– С ним все в порядке, – сказал я с убежденностью, которой не чувствовал, потому что где он, черт возьми, пропадал? – У него все хорошо. Он творит. Он здоров. Он влюблен.

Буря, бушевавшая в ее теле, немного утихла. Так что я определенно находился на правильном пути.

– А Гарри? – Она подняла голову от моего плеча и моргая посмотрела на меня.

Я всегда удивлялся тому, как ее глаза влияют на мой пульс. Она – мой бескрылый ангел, божественный и святой, но вовсе не в неприкасаемом смысле. При одном только взгляде на нее я жаждал грязно овладеть ею, просто чтобы доказать, что она не идеальна.

Я провел большим пальцем по ее губам.

– Скажем так, мы договорились, – сказал я.

Она закрыла глаза и прерывисто вздохнула.

– Неужели Вон…

– Нет. Это моих рук дело. – Я не дал ей закончить фразу, зная, как ей больно даже думать об этом. – Вон вернулся к своей девушке, Ленни. С ним все в полном порядке. – Ложь. Кто, черт подери, в курсе, где сейчас мой сын? – Мы не рассказали тебе, потому что знали, что ты возьмешь вину на себя.

– Это я во всем виновата. – Она покачала головой.

Я заставил ее замолчать обжигающим поцелуем.

– Нет. Это Гарри Фэрхерст несет ответственность. Ответственность за жестокое обращение с детьми лежит на насильнике. Вон всегда был окружен первоклассными нянями в тех редких случаях, когда пропадал из виду. Мы посылали его в лучшие учебные заведения. Ты дала ему все, что в твоих силах. Несмотря на то, что с ним случилось, он вырос тем парнем, который до безумия обожает свою мать, так сильно, что даже не попросил ее убрать эту дурацкую картину напротив его двери. Это след, который ты оставила у него в душе, Эм. Не те десять минут, когда мы искали его повсюду. И не то время, когда он уехал на лето в замок Карлайл после того, как сам умолял нас отправить его туда. Ты не могла знать.

И как только произнес эти слова, я понял, что тоже не сумел бы ничего предотвратить.

В случившемся не было моей вины, я пытался защитить своего сына со свирепостью тысячи пылающих солнц. Я знал это, потому что сам подвергался насилию.

Совсем иначе, но тем не менее.

– Лучшее, что мы можем для него сделать, – это притвориться, что этого никогда не происходило, что ты все еще ничего не знаешь. Позволь ему сохранить достоинство, Эм. Это самое важное, что может быть у молодого человека. А теперь давай поедем домой и оставим двух голубков разбираться между собой. Нам все равно придется сюда вернуться, чтобы посмотреть его выставку.

Я поднял ее на руки и понес в спальню.

Моя награда.

Моя девочка.

Мое сердце.

Мое все.

Ленора

Весь двор был полон ими.

Плакатами с изображением моего улыбающегося дяди Гарри Фэрхерста, с подписью: «Разорви меня, если я причинил тебе боль».

Идея заключалась в том, чтобы позволить людям высказаться, не ожидая, что они выйдут вперед и признаются в том, что все еще считается постыдным и унизительным в нашем обществе. Для меня признание себя жертвой сексуального насилия считалось довольно смелым шагом, но я понимала, что это личное дело каждого, как он справляется со своей трагедией.

Распечатав сто пятьдесят копий плакатов, я развесила их по всей школе Карлайл. Уже к следующему утру многие плакаты были разорваны на части. Некоторые поступили иначе: добавили к портрету Гарри гитлеровские усы, рожки или прыщи на лице.

Всю ночь я развешивала эти плакаты. Уже на рассвете я пешком отправилась в центр города, взяла себе кофе и выпечку и вернулась в замок. Вот тогда я и увидела, что сделали с плакатами студенты.

Я заглядывала в классы, спускалась в подвал, распахивала двери офиса на главном этаже, где работали сотрудники.

Гарри Фэрхерста нигде не было видно.

Как и Вона Спенсера.

Мое сердце бешено колотилось в груди. Я завернула за угол в сторону кабинета Гарри, несмотря на то, что он пропустил свой урок, и уже собиралась открыть дверь, когда чьи-то пальцы сомкнулись на моей руке. Я оглянулась ровно в тот момент, когда меня втолкнули в пустой кабинет. Дверь захлопнулась. Передо мной стояла Арабелла, на ней все еще была пижама, а ее волосы в беспорядке разметались по плечам.

– Привет, мусор, – пропела она своим фальшивым веселым голосом.

Арабелла выбрала не то место и не то время, чтобы связываться со мной. Я и так находилась на грани, воевала с отцом, ужасно беспокоилась за Вона и за то, что он собирался совершить, и кипела от ярости из-за моего дяди. Она только что подлила масла в огонь, который уже вовсю полыхал и вышел из-под контроля.

– Подумала, это прекрасная возможность сказать тебе, что я решила уехать до того, как начнется эта дурацкая выставка. Рафаэль надоедает мне до смерти, твой отец просто отстой в постели, а Вон просто исчез… – Она хотела закончить предложение, но я не позволила ей.

Я набросилась на нее, как дикая кошка, выпустив когти и толкая ее на пол. Она упала с глухим стуком, крик сорвался с ее пухлых губ. Я села на нее сверху, как Вон делал много раз, когда хотел обездвижить меня. Арабелла потянулась к моему лицу, и я прижала ее запястья к бокам. Я не могла поверить в то, что способна на такое, но я действительно сделала это. Мне всегда удавалось избегать драк (если не считать разборок с самой Арабеллой). Я могла только представить, что подумали бы мои родители по этому поводу.

Но твоих родителей здесь нет, чтобы осуждать тебя. Их уже давно здесь нет.

Мама умерла, а папа стал человеком, на которого у меня не осталось совершенно никакого желания производить хорошее впечатление. К тому же это было так давно. Арабелла постоянно издевалась надо мной, не упуская возможности, в течение последних полутора лет.

Я наклонилась и задышала ей в лицо, пытаясь – и преуспевая в этом – выглядеть свихнувшейся. Возможно, я всегда танцевала на невидимой грани между безумием и отчаянием.

– Только закричи, и я заставлю тебя пожалеть, что ты родилась со ртом.

Арабелла плюнула мне в лицо. Я чувствовала, как ее теплая густая слюна стекает с моего подбородка на шею. Отпустив запястья, я обвила пальцами ее шею и выпрямила спину, откинувшись назад, чтобы она руками не могла дотянуться до моего лица или шеи.