Мой муж улетел в Англию.

Журнал валялся в мусорном ведре.

Мой сын отличался от других мальчиков – всегда отличался, но особенно он изменился после нашей поездки в Парижскую галерею.

Это совпадение неслучайно.

Вон, Вон, Вон.

Мой драгоценный сын, которому приходилось видеть эту картину месяцами, изо дня в день. Придется посмотреть правде в глаза, набраться храбрости, преодолеть это. Мой мальчик, с холодной внешностью и с огнем в сердце. Совсем как его отец. Я так долго ждала, когда он влюбится и превратится в мужчину, которого я видела за его гневом и болью.

Даже подумать не могла, что мой сын-хищник станет чьей-то добычей.

Я набросилась на картину, разрывая толстый холст голыми руками, чувствуя, как ломаются ногти, как течет кровь. Краем глаза я заметила, как несколько ногтей отломились от пальцев, но меня это не остановило. Как кошка, лишившаяся когтей, я упорно рвала ткань. Я поняла, что кричу, только когда мое горло начало гореть. Когда картина оказалась на полу в лохмотьях, я начала пинать ее ногами.

Когда уже не осталось никакой возможности различить, что было на картине, когда глаза полностью исчезли, я сползла на пол, тяжело дыша, и зарыдала. Не в силах опомниться, я дрожащими пальцами вытащила телефон из кармана платья и заказала билет в Хитроу, рейс с пересадкой, вылетающий менее чем через час.

Мой сын не был бессердечным принцем, спокойным, красивым и безжизненным.

Он был непонятым, необузданным и живым.

И у него была мать, причем очень злая.

И Гарри Фэрхерсту не следовало переходить ей дорогу.

Вон

– Готов поспорить, это место холоднее, чем сердце Вона, – пожаловался Найт, притворяясь, что потирает руки, хотя на нем было теплое модное пальто, вероятно, стоившее намного больше, чем картина Фэрхерста.

Хантер, родом из Бостона, был одет в легкую куртку-бомбер и снисходительно ухмылялся, когда катил единственный чемодан, что они привезли с собой.

– Ты привез то, о чем мы с тобой договаривались? – прошипел я, щелкая ключами от арендованной машины, на которой забрал их из Хитроу.

Папа спросил, хочу ли я, чтобы он взял все на себя, – отец жил в том же коттедже, который они с мамой сняли после моего переезда сюда, – но я ответил ему, что не хочу, чтобы он вмешивался. В отличие от Найта и Хантера, он задавал вопросы. Мои друзья – это совсем другая история. Найт уничтожил произведения искусства стоимостью в миллионы долларов, сжег их дотла и даже не удосужился спросить почему. Вот именно по этой причине они идеально подходили для этого дела.

Автоматические двери аэропорта открылись, и мы направились к «Воксхолл Астре», что нас ждала. Мои друзья посмотрели на серебристую машину со смесью отвращения и ужаса.

– Черт, приятель, ты действительно не хочешь здесь ни с кем заниматься сексом. – Хантер покачал головой. – Ты имеешь что-то против британских девушек или?..

– Это прокат, – рявкнул я, хватая его чемодан и швыряя его в открытый багажник машины. – И погоня за телками – это не олимпийский вид спорта для меня, как для тебя. А теперь я спрошу еще раз – ты принес его?

Он точно знал, что я имею в виду. Это было совсем на меня непохоже, чтобы покупать нечто подобное здесь, в Великобритании. Меня могли вычислить, а это уже было очень рискованно: я не мог пойти на это. Хантер, с другой стороны, без проблем купил его у одного мутного канадского типа, который проехал весь путь до Бостона, чтобы вручить ему эту вещь лично. Невозможно отследить.

– Конечно, мы принесли его, засранец. – Найт рассмеялся, постучал по крыше машины и уселся на пассажирское сиденье. – Иначе зачем бы мы взяли с собой полупустой чемодан? Чтобы делать покупки в чертовом Примарке?[62]

Я скользнул на водительское сиденье и пристегнулся. Хантер сел назад.

– Скажи мне, что ты ничего не покупаешь в Примарке, – немного помолчав, сказал Найт абсолютно серьезно.

Я пожал плечами.

– У них хорошие носки и джинсы.

– Господи, – простонал Найт и надавил ладонями на глаза, а Хантер рассмеялся и сказал:

– Твою ж мать, ты так изменился.

Мы провели остаток пути, наверстывая упущенное. Найт казался по-настоящему счастливым, что меня совершенно не удивило, потому что он наконец-то получил то, чего всегда хотел, – Луну Рексрот. Хантер жил в Бостоне, учился в колледже и вел себя очень загадочно. Я знал, что у него было свое дело, он работал в семейном бизнесе сразу после окончания школы, и что его будущее было написано кровью в день его рождения, но Хантер никогда не говорил об этом. И, естественно, я был не из тех, кто лезет, куда его не просят.

Когда мы добрались до их квартиры в Рединге, забронированной на Airbnb[63], все было готово. Камеры видеонаблюдения уже работали, мигая красными точками и все записывая. Я незаметно пробрался в гараж, достал из их чемодана то, что мне было нужно, и поехал обратно в Карлайл.

Я не мог не заглянуть в комнату Леноры. Я добрался до двери, прижался к ней лбом и глубоко вздохнул.

Просто я не видел никакого смысла встречаться с ней снова.

Это только усложнило бы дело.

Я знал, что она находилась по другую сторону двери.

Одна. Нежная. Красивая. Моя, но только на данный момент.

Я повернулся и пошел прочь, впервые почувствовав, как сердце в груди разрывается на части.

* * *

Гарри Фэрхерст не вчера родился.

Вскоре после того, как я сломал ему руку, он заказал билет в Бруней, в Юго-Восточную Азию, известную своими прекрасными пляжами, экзотическими тропическими лесами и возможностью скрыться там без следа – идеальное убежище для растлителя малолетних. К счастью, я просчитал его действия, какими бы быстрыми, стремительными и продуманными они ни были. Прямо сейчас он все еще находился в своем доме в Сент-Олбансе, собирал вещи и готовился к отъезду в аэропорт.

Первое, что я сделал сегодня, это подсунул письмо под дверь Лен. Я не был настолько глуп, чтобы обсуждать мои планы в упомянутом письме, – я доверял ей, но откуда мне было знать, что его не перехватит кто-нибудь другой? Затем я отправился в свой подвал и притворился, что работаю, как будто ничего не случилось.