догадывалась, поскольку была абсолютно убеждена в собственном хорошем знании «Истории ВКП(б)» в рамках «Краткого курса», который, по всей видимости, давно не перечитывала.

Дабы данное утверждение не выглядело голословным, расскажем, как за полгода до описываемых событий Фурцева поделилась с товарищами по Минкульту СССР своими, без сомнения, выдающимися знаниями о событиях года 1918-го: «Все вы хорошо знаете историю партии. Когда во время Гражданской войны сложилось тяжелое положение и надо было заключить Брестский мир, инициатива Ленина Политбюро не была поддержана»[773]. Политбюро действительно не могло поддержать инициативу Ленина, поскольку то Политбюро, что было создано для захвата власти в 1917 году, после реализации этой задачи прекратило свое существование, а то Политбюро, о котором говорит Фурцева, создали только в 1919 году.

«Один голосовал „за“, один воздержался, остальные были „против“», — продолжала свой экскурс в историю Екатерина Алексеевна, совершенно не учитывая, что не в Политбюро, но в Центральном комитете большевиков (притом что до июля 1918 года у «ленинской» партии еще не было гегемонии во власти) на самом деле было три группировки: большевики-«ленинцы», «левые коммунисты» и группа Троцкого, соотношение сил которых в феврале — марте 1918 года неоднократно менялось.

«Ленин не уступил, уверенный в том, что он предлагает единственно верный путь», — заявила Екатерина Алексеевна и тут была совершенно права: Владимир Ильич действительно был почти всегда уверен в своей правоте, и на этот раз не без серьезных оснований. На этом бы Фурцевой перестать поражать своих товарищей широтой познаний в области партийной истории, но не тут-то было. Войдя в раж, Екатерина Алексеевна продолжила: «Немцы в то время имели хорошую разведку, [они] узнали, что в партии разногласия, начали свое знаменитое наступление, и пришлось заключать Брестский мир»[774]. Надо признать, что Михаил Филиппович вполне мог бы взять в соавторы своей историко-партийной ереси министра культуры СССР.

Так или иначе, спектакль по пьесе Шатрова Фурцева посмотрела на одном дыхании.

По свидетельству Нами Микоян, успех предпремьерного показа был «оглушительным»[775]. Бледная Екатерина Алексеевна взяла Нами Артемьевну за руки и задала один из главных русских вопросов:

— Что делать?

Микоян же ответила на другой извечный вопрос — кто виноват:

— Снимать цензора!

Данный вопрос, после свержения Екатерины Алексеевны, ее выведения из Президиума ЦК, далеко выходил за пределы компетенции министра культуры и рядового члена ЦК КПСС. Однако Фурцева разрешила сыграть спектакль без цензурного клейма, что по тем временам было подвигом и вызовом не одному Павлу Романову, а тому крылу партийной верхушки, которое взялось за упорную и методичную реабилитацию Сталина: «Большевики» вышли не абы когда, а строго к дате: 7 ноября — в день пятидесятилетия Октябрьской революции! Второе и третье представления прошли 7 и 8 ноября соответственно.

В день премьеры «Большевиков», 7 ноября 1967 года, спектакль «Современника» «Обыкновенная история» был награжден Государственной премией СССР. Лауреатами стали режиссер Галина Волчек, актеры Олег Табаков и Михаил Козаков, в самый последний момент вписанный в приказ о награждении Виктор Розов. Никто по этому поводу не обманывался: свои награды товарищи из «Современника» получили не за «Обыкновенную историю», а именно за «Большевиков»[776]. Премьеру почтил своим присутствием начальник Отдела культуры ЦК КПСС Василий Шауро, которому было важно ответить самому себе на важный вопрос: следует ли хотя бы попытаться прикрыть самоуправство Екатерины Фурцевой или же сразу «отдать» ее на заклание? Василий Филимонович счел целесообразным Екатерину Алексеевну поддержать. После премьеры было устроено празднество в «Пекине». Министр культуры СССР произнесла немало добрых слов в адрес создателей «Большевиков», но вскоре, не дожидаясь конца пирушки, встала и ушла. До дома ее проводила Галина Волчек[777].

Павел Романов, узнав о премьере, пришел в ярость. Вероятно, выдал нечто из серии: «Прошляпила контру!»

И побежал жаловаться высшему партийному руководству. 15 ноября от имени Главного управления по охране государственных тайн в печати Павел Константинович направил записку в ЦК КПСС. Романов сразу же начал с того, что показ спектакля состоялся «без оформления»[778] в его главном управлении.

Фурцеву он прямо не назвал виновницей инцидента, обтекаемо написав о «руководстве Министерства культуры»[779]. Внимание товарищей из ЦК обратили также на тот факт, что незадолго до постановки спектакля ему была создана, как это обычно делалось для оказания давления на цензуру, преждевременная реклама. Не где-нибудь, а в «Правде» 13 ноября сообщалось о том, что «Современник» своей постановкой завершил задуманный и поставленный Олегом Ефремовым сценический рассказ о трех этапах революционно-освободительного движения в России — «Декабристы» Л. Зорина, «Народовольцы» А. Свободина и «Большевики» М. Шатрова (собственно, эти три спектакля, как правило, шли друг за другом — три вечерних спектакля подряд[780]). Тут надо пояснить, что ефремовский «Современник», а потом любимовская Таганка широко практиковали так называемые открытые репетиции, на которые собирался цвет творческий (и не только творческой) Москвы[781]. За дело 16 ноября взялся лично Михаил Андреевич Суслов, наложивший грозную для героини нашей книги резолюцию: «Тов. Шауро В. Ф. Прошу Вас рассмотреть записку т. Романова и доложить Секретариату ЦК»[782].

И вот тут Екатерина Алексеевна была вынуждена отстаивать свою правоту, если так можно назвать написанную Михаилом Шатровым и поставленную Олегом Ефремовым историко-партийную фантазию. 16 декабря 1967 года министр культуры сама обратилась в ЦК.

Как водится, для начала Екатерина Алексеевна охарактеризовала заслуги Михаила Шатрова, чья пьеса «Шестое июля» о событиях так называемого Левоэсеровского мятежа 1918 года с успехом шла во МХАТе и ряде других советских театров.

Далее говорилось о достоинствах, которые Фурцева сумела разглядеть в творении Шатрова. По ее заявлению, главным в произведении стал образ Ленина, который, хотя вождь большевиков и не появлялся на сцене непосредственно, создавался путем высказываний о вожде, отношения к нему соратников, обсуждения всех вопросов с одной точки зрения: как бы их решил Ленин. В пьесе передавалась «атмосфера всенародной любви к вождю революции и тревоги за его жизнь»[783].

Фурцева рассказала, что пьеса была направлена на отзыв в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и получила положительную оценку института — директора Лаврова (он подписал официальное заключение института), Спирина, Свердлова, Голуба, Логинова, Экштейна и Рыбакова. В официальном отзыве за подписью директора ИМЛ Лаврова говорилось о том, что соратники Ильича были изображены «в верном историческом ключе»[784]. Фурцева переиграла Романова, заручившись официальным письмом директора ИМЛ.

По объяснению Екатерины Алексеевны, при решении вопроса о судьбе пьесы Минкульт исходил из того, поставленный по ней спектакль представлял собой «в целом яркое и волнующее произведение театрального искусства на ленинскую тему»[785].

Не обошлось без ссылок на успех спектакля. Он к тому времени прошел девять раз и встретил горячий прием самых разных по возрасту и социальному положению зрителей. «Революционно-патриотическое звучание спектакля вызывает волнующий интерес, большой эмоциональный подъем в зрительном