Ожесточались сердцем героини русской – «В этом аду злости, трусости и рабской приниженности она сама ожесточилась сердцем и опустилась нравственно» (А. Амфитеатров. «Марья Лусьевна», 1903) – и советской литературы: «Нельзя сказать, чтобы она ожесточилась сердцем после всего, что перенесла…» (А. Фадеев. «Молодая гвардия», ч. 1. гл. 30).

19.19 …в мире прекрасного. —

«В мире прекрасного» – избитый советский штамп для названий газетных и журнальных рубрик, посвященных новостям и проблемам культуры и искусства. Вот, например, название такой рубрики в одном из самых популярных в 1960-е гг. журналов – «Юность»: «Окно в мир прекрасного». Также вплоть до середины 1980-х гг. Политиздат издавал годовые настенные календари «В мире прекрасного».

19.20 …выпьет семьсот пятьдесят… —

То есть 750 г водки. У другого автора советской эпохи, современника Ерофеева, тот же объем приходится уже на спирт: «Федот Евграфыч сидор свой вытащил, лямки сбросил, нырнул: в укромном местечке наиважнейший его энзе лежал – фляга со спиртом, семьсот пятьдесят граммов, под пробку» (Б. Васильев. «А зори здесь тихие», 1969; гл. 5).

19.21 Нет, вот уж теперь – жить и жить! —

Данное Веничкино восклицание звучит как реминисценция Чехова:

«Маша. …Мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить… Надо жить…

Ирина. Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить… надо работать, только работать!

Ольга. Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить!» («Три сестры», д. 4).

У того же Чехова Громов восклицает: «Меня охватывает жажда жизни Ужасно хочу жить, ужасно!» («Палата № 6», 1892).

Та же тема развивается у Льва Толстого – в разговоре на пароме Андрея Болконского и Пьера Безухова: «[Пьер: ] Вы знаете, что есть там и что есть кто-то? Там есть – будущая жизнь. Кто-то есть – Бог. Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там, во всем (он указал на небо)» («Война и мир», т. 2, ч. 2, гл. 12). И позже: «[Андрей: ] Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым» (т. 2, ч. 3, гл. 19).

То же и у Достоевского – внутренний монолог Раскольникова: «Лучше так жить, чем сейчас умирать! Только бы жить, жить и жить! Как бы ни жить – только жить!.. Экая правда! Господи, какая правда! Подлец человек! И подлец тот, кто его за это подлецом называет» («Преступление и наказание», ч. 2, гл. 6).

19.22 Скучно было жить только Николаю Гоголю и царю Соломону. —

Имеются в виду последние слова «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Гоголя: «Скучно на этом свете, господа!» – и скептицизм мудрого библейского царя Соломона.

Комментируемая фраза восходит к Саше Черному и носит в устах Венички явно полемический – по отношению к Саше Черному – характер:

(«Бирюльки», 1910)

В другом месте у того же Саши Черного есть еще одна апелляция к классику:

«„Скучно жить на свете, господа!“ – говорил Николай Васильевич Гоголь.

Думаю, если бы великому юмористу пришлось бы жить в Житомире – ему бы к этим словам нечего было бы прибавить» («Дневник резонера», 1904).

Маяковский тоже обращался к тому же гоголевскому пассажу с тем же отрицанием гоголевского скептицизма:

(«Ух, весело!», 1924)

Примечательно, что действие данного стихотворения происходит в поезде (перегон Киев – Конотоп) и по ходу действия в вагоне появляются контролеры, проверяющие билеты.

19.23 C. 41. «Человек смертен» – таково мое мнение. —

В пределах первых одиннадцати страниц «Мастера и Маргариты» Булгакова, прочитанных Венедиктом Ерофеевым (Муравьев В. [О Вен. Ерофееве]. С. 93), находится следующий софизм Воланда: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» («Мастер и Маргарита», ч. 1, гл. 1).

Смертность человека констатировал еще Господь: «Зачем же смущаешься, когда ты тленен, и что мятешься, когда смертен?» (Езд. 7: 15). А позже – русские классики: «Человек смертен – Бог бессмертен» (Л. Толстой. «Собеседники», 1877–1888); «… напоминать миру, что человек смертен» (М. Салтыков-Щедрин. «В среде умеренности и аккуратности» («1. Господа Молчалины», гл. 1), 1874–1887).

Кроме того, здесь явственно проступает отсылка к классическому силлогизму: «Человек смертен. Сократ – человек. Сократ смертен».

19.24 «Жизнь прекрасна» – таково мое мнение. —

Выражая это свое мнение, Веничка становится в один ряд с поэтами – например, Блоком, сказавшим:

«Великие художники русские – Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой – погружались во мрак, но они же имели силы пребывать и таиться в этом мраке: ибо они верили в свет. Они знали свет. Каждый из них, как весь народ, выносивший их под сердцем, скрежетал зубами во мраке, отчаянье, часто – злобе. Но они знали, что рано или поздно все будет по-новому, потому что жизнь прекрасна.

Жизнь прекрасна» («Интеллигенция и революция», 1918);

а также Маяковским: «Жизнь прекрасна и удивительна!» («Хорошо!», 1927).

Любил это утверждение и Максим Горький: «Для человека – жизнь прекрасна!» («Мужик», 1899); «Когда человек способен любить – жизнь прекрасна» («Мои интервью», 1906); «…жизнь прекрасна и мир обольстителен!» («Исповедь», 1908).

А у Чехова есть рассказ под таким названием (1885).

19.25 …знаете ли вы, сколько еще в мире тайн, какая пропасть неисследованного и какой простор для тех, кого влекут к себе эти тайны! —

В Новом Завете апостол Павел призывает: «Испытывайте самих себя, в вере ли вы? самих себя исследуйте» (2 Кор. 13: 5).