– Все было, как я рассказывал, товарищ гвардии майор. Точно! Когда вы атаковали «юнкерса», он пошел наперерез «мессам».

Тут Костя увидел на груди Покрышкина вторую Золотую Звезду и буквально лишился речи. Георгий Голубев лишь застенчиво улыбался. Ему, конечно, самому хотелось рассказать, как все было, но из-за своей скромности он стеснялся, считая, что сейчас не до него.

«Милый Жора! – подумал Покрышкин. – Раньше за такие поступки воинов награждали, о них писали в газетах, а теперь, когда армия наступает, газетчиков интересуют другие подвиги».

Было уже время ужина, и все направились в столовую. И хотя командир полка Исаев не собирал всех в конце дня в столовой, как это обычно делал первый командир полка Иванов, сегодня они сами, по зову сердца, собрались вместе и подняли наркомовские сто грамм за возвращение боевых товарищей, за Сашину вторую Золотую Звезду Героя, за победу. Когда всеобщее возбуждение несколько спало, Саша подсел к Голубеву и сидевшему с краю Березкину.

– Расскажи, как все было, – попросил майор Голубева.

– Угловым зрением заметил – «мессер» у вас в хвосте. Он метрах в двухстах, я – ниже. Вижу его черный живот, кресты на крыльях. Сейчас, думаю, собьет! Ударил по газам. Решил таранить, но от перегрузки не рассчитал и выскочил перед немцем. Вся его очередь пошла в мой самолет. Машина сразу загорелась, стала падать. С трудом вывел ее из падения и потянул к своим. Она горит, в кабине жар, дым, но я решил держаться, сколько смогу. Потом выпрыгнул. Чтобы не расстреляли в воздухе, парашют раскрыл метрах в двухстах от земли. Приземлился прямо к пехотинцам. Они привезли меня на свой КП, дали спирту, а потом доставили в полк.

– Хорошо! Молодец! – В этих двух словах была вся сдержанная благодарность Покрышкина. Потом он повернулся к Березкину: – Ну а ты почему на таран пошел?

Слава, бледный, еще больше похудевший за эти два дня, сидел за столом и старательно наблюдал, чтобы его кто-нибудь случайно не толкнул. Он уже рассказал летчикам, как, приняв за немца, его обстреляли наши пехотинцы.

Все знали, что таран – это подвиг. К этому приему на третьем году войны прибегали лишь в исключительных случаях, когда складывалось безвыходное положение. Березкин же мог повторить атаку, положение его было отнюдь не критическим, поэтому мотивы его поступка майору были непонятны.

– Да я и не собирался таранить, товарищ гвардии майор, – покраснев, неожиданно ответил Березкин. – Просто я с ним столкнулся, вот и все.

Сидевшие рядом летчики засмеялись.

– Как же так? Не понял? – удивился Покрышкин.

– Так получилось… Жаль, что самолет угробил…

– Самолет найдется. Хорошо, что жив остался.

Слава удрученно вздохнул.

– Ну, рассказывай все по порядку, как было.

– Значит так. «Раму» я атаковал сверху. Думал, она вильнет в сторону – тут я ее и прошью. Но немецкий стрелок успел полоснуть по мне из пулемета. Ногу что-то обожгло, я на мгновение растерялся и… удар, треск, самолет закрутился, еле выбрался из кабины… Вообще, рана у меня пустячная, товарищ гвардии майор. Полежу в полковой санчасти, пока кость срастется?

– Нет, Березкин, – возразил Покрышкин. – Лечиться, брат, надо серьезно. Хочешь снова держать штурвал – ложись в госпиталь. Завтра же отправим тебя самолетом. Понял?

– А потом вы меня примете? Я хочу вернуться только сюда.

– Зачем об этом говорить заранее. Вылечишься – тогда и решим. А сейчас иди отдыхать.

Покрышкин не любил загадывать и давать пустых обещаний.

После ужина друзья собрались в украинской хате отметить Сашину вторую Золотую Звезду. Хозяйка, у которой его разместили, приготовила скромную закуску, начпрод по такому случаю поставил на стол два чайника водки. Под «Авиационный марш» в исполнении приглашенных сельских музыкантов – скрипка, баян и пианино, произносились слова поздравлений от замполита Погребного, боевых друзей.

На следующий день Березкина на «По-2» отправили в госпиталь, а полк вступил в бои за освобождение Мариуполя.

Молодые летчики летали много и азартно. Клубов, Трофимов, Жердев, еще недавно считавшиеся молодыми истребителями, теперь сами водили в бой группы и успешно справлялись с выполнением боевых заданий.

Особенно выделялся Александр Клубов. О нем ходили разговоры, что он сорвиголова, отчаянной души человек, с трудной и не всегда прямолинейной биографией. Но Покрышкин на эти разговоры внимания не обращал – он и сам был такой. Для него было важно, как покажет себя человек в бою. А этот спокойный, несколько медлительный на земле парень с красивыми, печальными светлокарими глазами под выпуклым лбом, любитель поэзии и русских романсов, в воздухе совершенно преображался. У него было редко встречающееся в жизни сочетание качеств – холодная, расчетливая голова и сердце дерзкого, решительного бойца. Природный истребитель. Очень быстро он на равных вошел в когорту лучших летчиков полка и наравне с ветеранами Крюковым, Федоровым, Речкаловым самостоятельно водил группы на боевые задания.

В конце августа Клубов со своей шестеркой вылетел на прикрытие наступающих советских войск в районе Федорово-Ефремово. При патрулировании они встретили группу из пятидесяти «лапотников» полковника Руделя, намеревающихся сорвать продвижение конников Кириченко.

На этот раз немцы применили новый боевой порядок «Клин». Пикирующие бомбардировщики «Ю-87» летели группами по шесть, восемь машин, а между ними по два «мессершмитта» сопровождения.

Клубов принял дерзкое решение – атаковать эту армаду в лоб. Подобные атаки шестерка «аэрокобр» произвела несколько раз. В результате этих смелых и ожесточенных атак строй бомбардировщиков был рассеян, а два «лапотника», сбитых Клубовым, остались догорать на земле. Из советской шестерки никто не пострадал.

Как-то Клубов вылетел на разведку один. Уже близились сумерки, полетное время было на исходе, а его все не было. Наконец Покрышкин не выдержал и запросил по радио. Клубов отозвался одной фразой: «Дерусь», – и опять замолчал. У стола с радио на КП установилось тревожное молчание. Все думали об одном: неужели с летчиком что-то случилось?

Но вот на горизонте показалась черная точка. Все вздохнули с облегчением. Она быстро увеличивалась в размерах, уже различались очертания самолета, когда бросилось в глаза его странное поведение. Он то клевал носом, то резко взмывал.

– Все ясно, – сказал Покрышкин. – У него нарушено управление.

Взяв трубку, он запросил по радио:

– Клубов?

Молчание.

– Клубов! Бросай самолет! Бросай самолет! – приказал Покрышкин.

По-прежнему молчание.

– Он или ранен, или у него повреждена рация, – предположил Масленников.

– Очевидно, так, – согласился Покрышкин.

Истребитель стал заходить на посадку. От его кульбитов у всех на душе скребли кошки. Он делал такие клевки, что, казалось, вот-вот врежется в землю. В последнее мгновение Клубов слегка приподнял нос самолета и мастерски посадил его на живот.