– Ур-ра-а-а! – понеслось по аэродрому. Все сорвались и понеслись к затихшей «аэрокобре».

– Доктор! Машину к самолету! – подал команду дежурному врачу Исаев.

Клубов как ни в чем не бывало вылез из кабины на крыло, спустился на землю и стал неторопливо осматривать израненный самолет. Увидев огромную дыру в фюзеляже, он остановился, сдвинул шлемофон на затылок и задумчиво проговорил:

– Как же ты дрался, дружище!

Потом повернулся, разыскал среди обступивших самолет Покрышкина, подошел к нему и четко, как положено по уставу, доложил:

– Товарищ командир! Боевое задание выполнено. В результате воздушной разведки…

Он стал докладывать о результатах разведывательного полета. Все смотрели на него с восхищением. Всегда строгий и сдержанный Покрышкин на этот раз не удержался и, едва подчиненный закончил свой доклад, стиснул в объятиях этого невозмутимого крепыша.

– Ну, рассказывай, что там было, – нетерпеливо спросил майор, когда всей компанией они направились на КП.

– Когда возвращался с разведки, – оживившись, на ходу стал рассказывать Клубов, – над передним краем на меня навалились шесть «мессов». Действовал, как вы учили. Двадцать секунд на одного и отрыв! Мотал их на вертикалях, пока двоих не подловил. Но один попался опытный и цепкий. Сблизился и ударил по мне сразу из трех пушек. Я горкой вверх. Скорость у меня упала. Немец развернулся и опять повторил маневр. Я успел по нему пальнуть под углом в девяносто градусов. Удалось его отпугнуть, и я пошел вниз. Когда я в очередной раз сделал горку, тут уж он открыл огонь с упреждением и угодил мне в фюзеляж. Пробил огромную дыру. Пришлось штопорить, когда выводил, думал, гробанусь. Домой летел, как говорится, «на честном слове и на одном крыле». Точнее, на одном моторе. Он, гад, перебил мне трос стабилизатора.

– Ничего, – утешил его Покрышкин. – За одного битого двух небитых дают. Ошибку ты, брат, допустил, не надо было вниз уходить…

– Да уж потом понял, – застенчиво улыбнулся Клубов, – да поздно. Ничего, я его раскраску запомнил, мы еще с ним сочтемся.

Не менее интересным летчиком был Николай Трофимов. Он обращал на себя внимание удивительным спокойствием в бою, уверенностью и умелыми действиями. Покрышкин в своей группе всегда поручал ему прикрывать сверху ударную четверку. Обнаружив противника, Николай спокойно, так, словно он был занят обычным житейским делом и хотел сообщить о своих намерениях товарищу, докладывал командиру: «Справа ниже «мессеры»! Иду в атаку».

Во время наступления летчики обычно летали до позднего вечера. Но если на земле бывали заминки, тогда у летчиков появлялись свободные вечера, и все направлялись в импровизированный клуб в каком-нибудь полуразрушенном доме. Как обычно, из БАО крутили какой-нибудь старенький рваный кинофильм. Летчики, техсостав садились на пол и терпеливо ждали, когда во время очередного перерыва киномеханик перемотает пленку и начнет показывать дальше.

Обычные будни фронта. В тылу люди с увлечением следили за сводками Информбюро, где фигурировали отбитые у врага города и села, указывалось число взятых в плен немцев, техники. Они не представляли, насколько порой томительны бывали на фронте вечера, особенно у авиаторов, где нет непосредственно передовой и где летчики и техсостав в свободное время иногда просто не знали, чем занять эти несколько часов, неожиданно появившихся в постоянно напряженных буднях. Днем еще можно было сгонять в футбол, пойти выкупаться, а вечером? Фильмов новых нет, книг нет, артисты не приезжают, все девчата под строгим контролем. Одним словом, тоска!

И тут на выручку приходили танцы. Неизменным их «организатором» был Андрей Труд. Проводили на улицу тусклый свет, выравнивали возле клуба площадку, появлялся в руках безотказного Григория Масленникова баян, и танцы начинались. Танцевали все: кто с санитаркой из санчасти, кто с укладчицей парашютов, кто с подавальщицей из столовой, а кому не хватало дамы – со своим братом-истребителем.

Звуки баяна смешивались со смехом девчат, малиновым звоном орденов и медалей на груди, шарканьем по земле кирзовых сапог. Над площадкой подымалась пыль, взвивался вверх крепкий дым самосада.

В сторонке от танцующих, в тени дерева обычно располагался замполит Погребной. Не перебрал ли кто лишних сто граммов за ужином или спирта у механиков? Как ведут себя молодые ребята с девушками? За всем наблюдал его зоркий глаз.

Сегодня, в сторонке от танцующих, на завалинке, расположились Покрышкин с летчиком из соседнего полка Иваном Бабаком. Прекрасный пилотажник, Иван уже «оперился», сам водит на задания боевые группы, да вот не ладится у них дело, никак не наловчатся ребята сбивать немецких бомберов. Вот и решил сегодня Иван посоветоваться, поднабраться, так сказать, опыта у прославленного аса, дважды Героя Советского Союза, но по-прежнему простого и доступного, своего в доску гвардии майора Александра Покрышкина.

– Не так вы атакуете, – разъясняет Ивану майор. – Для начала надо рассеять строй. Я, к примеру, одну пару или две всегда посылаю в атаку спереди, в лоб, под небольшим ракурсом. Понял? – Иван кивает головой. – Они сосредотачивают весь огонь на ведущем и поражают его. Уходят истребители под бомбардировщики. Поскольку сближение идет очень быстро, стрелки не успевают поразить их спереди. Фашисты, опасаясь наших атак сзади, идут в плотном строю, поэтому они не могут доворачивать свои машины, иначе столкнутся. Ведущего подбиваем, он падает, сплошной строй нарушается, все бомберы рассыпаются, паника…

Покрышкин из скромности умолчал, что ведет эту пару или четверку обычно он сам, старается поразить ведущего тоже он, ну а когда начинается паника…

– Вот когда начинается паника, тут то мы и начинаем бить их парами. Понял?

Покрышкин сделал паузу, давая Бабаку возможность обдумать услышанное, потом продолжил:

– Меня часто спрашивают: каким образом я успеваю быстро подобраться к противнику и закончить бой двумя-тремя очередями. Я объясняю, что атакую, как и многие, с задней полусферы, но начинаю атаку не строго с хвоста (сзади), а тогда, когда противник находится ниже и немного впереди меня. Имея превышение (это исходное положение я достигаю маневром), я круто сваливаю самолет в пике и только на выходе из него оказываюсь на короткий промежуток времени в хвосте противника или чуть ниже его. Подобная атака настолько внезапна и скоротечна, что атакуемый не успевает ничего предпринять…

Он опять помолчал, потом продолжил:

– Не раз приходилось слышать, как прилетевший пилот с возмущением рассказывает: «Подошел почти вплотную, бил, бил, – не горит!» У тебя такое было?

– Сколько раз! – подтвердил Бабак.

– Вот видишь. В действительности тут как обстоит дело. Во-первых, этот летчик уже совершает ошибку в том, что выходит на одну плоскость с «мессершмиттом» задолго до дистанции убойного огня. Ведь противник может это учесть и произвести маневр. Во-вторых, летчик не проявляет достаточной выдержки, боится, что противник ускользнет от него, и начинает слишком рано стрелять. В результате он только пугает немца, а тот делает соответствующий контрманевр и уходит. В-третьих, летчик стреляет не прицельно, а по трассе. Подобная тактика напоминает ночного сторожа с колотушкой, который заранее дает знать ворам, где он ходит.