Потом мы некоторое время ничего больше не слышали. Белханнором овладели мрачная депрессия и беспокойство.

У меня уже миновал сто двадцатый день (который, по подсчетам той ведьмы, был серединой моей беременности), я сделалась тяжелой, часто бывала сонливой и голова у меня постоянно болела. И я спала, когда в Город приплелась первая усталая группа беглецов из двух его собратьев дальше к югу. Вазкор взял их легко, и теперь они бежали от сил Анаша и Эптора, которые, разгромив нашествие Белой Пустыни, наносили удар в северном направлении, стремясь завершить дело.

Белханнор из жалости открыл перед ними ворота, что было неразумно. Он уже принял беглецов из Ораша. Теперь численность населения резко возросла — въехало множество фургонов с мужчинами, женщинами, детьми, скотиной и домашними животными. Город запрудили, загадили толпы народа; на улицах, садах и конных манежах разбили палатки, а лабиринт улочек в нижнем квартале стал совершенно непроходимым и задыхался от избытка жителей. Атторл, как я слышала, пытался по мере сил организовать оборону, но болел от нервозности и страха и не добился никаких успехов на этом поприще. Главные боевые машины Белханнора Вазкор присвоил себе и забрал с собой на юг. И теперь выкатили ржавые пушки, торчавшие из стен, словно проведенные по ошибке не туда водосточные трубы. Солдаты в Белханноре действовали умело, хотя это был небольшой гарнизонный отряд, не больше четырехсот воинов: достаточно для усмирения штатских, но при таких обстоятельствах — безнадежно мало. Нерешительные попытки Атторла рекрутировать простых людей, особенно из числа беглецов, потерпели провал. Вазкор рассчитывал только на постоянный успех, никак не готовясь к неудаче, которая рано или поздно обязательно бы постигла его.

Я не испытывала никакого чувства вины из-за грозы — я считала, что просто устроила неизбежную катастрофу чуть раньше.

Анаш и Затор прискакали быстро, сметая все на своем пути к нам, неуемные и стремительные от бешеной ярости. Мы могли наблюдать на горизонте признаки их приближения с наших высоких башен — облако дыма, черное и грязное — какая-то горящая деревня; а ближе — пылание бивачных костров ночью. Интересно, что некоторые из тех, кто бежал в Белханнор, упаковали свое добро и снова бежали из него. Они были мудрее; другие испытывали в его стенах ложное чувство безопасности. Как мне представляется, у меня, должно быть, тоже водились схожие мысли, хотя и неосознанные. Я чувствовала себя слишком тяжелой и мрачной, чтобы пытаться бежать. Мною овладел черный юмор: меня, некогда осаждавшую Ораш и Белханнор, теперь осаждали эти Города, которых я даже не видела.

Они добрались до нас бодрящим горько-зеленым вечером, когда лил с перерывами весенний дождь, вечером, подходящим для ностальгии и старых любовных песен.

Атторл умолял разрешить ему использовать мою стражу для обороны стен, а я предоставила решать Мазлеку. Тот кивнул, вероятно, не видя никакого иного пути. Теперь я сидела в своих спальных покоях в одном из резных кресел. Передо мной лежала на наклонном столике из слоновой кости раскрытая книга в переплете, украшенном самоцветами. Столик был полезной вещью, благодаря ему я могла удобно приблизить к себе книгу над непристойностью, которая была теперь моим животом. Книга эта рассказывала о легендарных животных и зверях — саламандрах, единорогах — и страницы ее блистали великолепными красками мастерских иллюстраций. Я в общем-то и не читала ее, всего лишь любовалась ею, когда вдруг обнаружила единственное слово, написанное на полях. Мне думалось, что эта книга — один из подарков белханнорского Джавховора, и я не представляла, что держу одну из книг Асрена, ту, в которую никогда раньше не заглядывала. Я не знала его почерка, — мне доводилось видеть его личную печать, не больше — и все же я сразу узнала его. Без завитушек, четкий, прямой, мудрый и все же открытый, наивный до ущербности — все это я увидела в единственном написанном им слове. Я протянула руку, чтобы коснуться слова кончиком пальца, и в этот миг раздался страшный гром, разбивая мир вдребезги. Спальня дрогнула и успокоилась. Я оттолкнула столик, подошла к ближайшему окну и увидела на реке красноватое свечение, отбрасываемое горящими домами в Нижнем Квартале. Осаждающие выстрелили через стену, и ядро попало в цель. Я и не сознавала мощи этих железных птиц смерти.

После этого грохот раздавался еще не раз, то близкий, то далекий, но всегда ужасающий. Постепенно дымная завеса покрыла красное небо.

С наступлением ночи обстрел прекратился, хотя тогда я этого не заметила. Когда наступила тишина, я по-прежнему сидела у окна как прикованная, в беспомощной завороженности. Но тишина эта была относительной. Ветер доносил вместе с пеплом треск горящих домов, крики и издаваемую трубами тревогу.

Я не покинула своих покоев. Дворец наводнили перепуганные женщины.

Мою дверь караулили трое моих стражников: когда их сменят другие, возможно, будут какие-то новости.

В полночь пушки проснулись вновь. Это был умный шаг — не давать нам выспаться. Вскоре пришел Мазлек, весь в грязи, с рукой, обмотанной окровавленной временной повязкой.

— Рассказывать, в общем-то, не о чем, — сказал он. — Их много и, судя по всему, подходят еще. Думаю, с ними и люди из других Городов, набранные в войско после их сдачи.

— Они пытались взять Белханнор? — спросила я.

— Нет. Они с ним играют, богиня. К стене подъезжал их глашатай и кричал, что воинам из Белой Пустыни не будет никакой пощады, но… — Мазлек умолк, слегка улыбаясь. — Белханнору, если он откроет ворота, они обещают братскую любовь.

А вот этот ход был острым маленьким кинжалом, который проткнул даже мою летаргию.

— Что же сделал Атторл? — спросила я.

— Выстрелил по глашатаю, — ответил безо всякого выражения на лице Мазлек. — Выстрелил по нему и промахнулся. Белханнорские пушки бесполезны. Первая взорвалась и убила тринадцать человек на стене, а ядро из нее так и не вылетело. Богиня, — предупредил он, — они будут спасать собственную шкуру — это лишь вопрос времени.

Он произнес это тихо, теперь уже не так резко, но, впрочем, клинок уже вонзился.

— Я должна убраться отсюда, — сказала я, но это было пустое заявление. Я не знала, куда мне направиться.

— Доверишь ли ты это дело мне?

Я кивнула.

— Тогда собери все, что тебе нужно, богиня, и будь готова идти со мной в любое время дня и ночи. Я буду охранять тебя, не щадя живота своего. Ты сама это знаешь.

Несмотря на прерывистый грохот войны, в ту ночь я заснула глубоким сном без сновидений.

Утро было тихим, совершенно неподвижным. Река сияла, словно зеленый жемчуг. Из своих покоев я не видела никаких развалин, только слабый дым, расплывающийся по бледному небу, словно девичьи волосы на воде. Я приняла ванну, оделась, и мне принесли мой напиток. Помнится, я сидела в кресле, глядя на окружавшие меня бесценные вещи, гребни и украшения, и зная, что все они не мои. Нести мне придется немного, за исключением… Я подошла к столику и прикоснулась к раскрытой книге, про которую забыла с тех пор, как громыхнули первые пушки.