Станислав Фролович Дворецкий. Некоторое время он проработал главным инженером комбината, а до этого руководил тем самым Четвертым строительным управлением, которое от Дворецкого принял Масленников.

Эти служебные перемещения не случайны. В том, как растут люди, как перемещаются по служебной лестнице, всегда можно разглядеть отблеск каких-то интересных перемен в существе самого дела, отражение определенных закономерностей жизни.

Строительная организация — это живой развивающийся организм. А всему живому свойственно разное состояние физического и нравственного здоровья. И в судьбе строительного коллектива могут появиться годы, так сказать, «производственного недомогания», вынужденной переоценки сущей практики и планов на будущее. И это естественно, более того — неизбежно. Само же преодоление ошибок — свидетельство нравственной силы коллектива, залог дальнейших успехов.

Такой трудный период в жизни комбината определился года четыре тому назад. Успешно взявший старт в начале шестидесятых годов, отлично работавший, много сделавший для Москвы комбинат вдруг несколько «забуксовал», из года в год выпуская один и тот же типовой дом. Нет, количественно производительность ДСК отнюдь не уменьшилась. Наоборот. Она все время росла. Но тем не менее сила инерции, мощная тяга налаженного конвейера пришла в неумолимое столкновение с требованиями времени, с той закономерностью нашей жизни, которая предполагает смену хорошего на лучшее, неустанное совершенствование, движение вперед. И конечно же новые высокие критерии качества градостроительства принесло с собой всенародное стремление сделать столицу образцовым коммунистическим городом.

Я как-то ехал в машине с Геннадием Владимировичем Масленниковым. Мы возвращались из Зеленограда в Химки, где работал один из потоков его Четвертого строительного управления. И справа, и слева мелькали новые кварталы северо- и северо-запада столицы — строения Лианозова, Дегунина, Ново-Ховрина, Грущина. Невольно разговор зашел о характере застройки этих районов, примыкавших к Окружной дороге, около которой главным образом и возводил свои корпуса комбинат.

— Мы очень быстро привыкаем к новому, порою к небывалому, — заметил я. — Вот только в массовом жилом строительстве не видим таких разительных перемен, как, скажем, в авиации, освоении космоса, на транспорте.

— Пожалуй, — кивнул Геннадий Владимирович.

— Вот пятиэтажные дома системы Лагутенко. Десять лет назад ими застраивались большие площади. В Тушине, Мневниках, Фили-Мазилове, Кунцеве. А смотришь, лет через десять — пятнадцать их начнут сносить.

— Снесут, уже кое-где начинают сносить, и это закономерно, — подтвердил Масленников. — Хотя в свое время пятиэтажки были прогрессивным явлением, помогали быстро ликвидировать острую нужду в жилье.

Геннадий Владимирович смотрел в окно машины, потом повернулся ко мне всем корпусом и несколько возбужденно спросил:

— Почему нас не удивляет, когда меняются пароходы на теплоходы и атомоходы, паровозы на электровозы и новейшее еще долго соседствует с новым или же просто старым? И раздражает, когда один тип дома кажется устаревшим рядом с другим, более комфортабельным?

— А потому, что в этом комфортабельном доме живут не люди двадцать первого века, а наши современники. И в таком отличном доме мог бы жить каждый. Это одно. А второе! Пароходы и паровозы, по сути дела, уже исчезли. А прекрасные творения архитектуры и строительства стоят в Москве веками и продолжают радовать нас.

— Но это памятники архитектуры, — возразил Масленников, — а в памятниках, согласитесь, жить неуютно. Люди в подавляющем большинстве живут в типовых зданиях. А они на века не строятся, приходится все обновлять. И очень плохо, когда мы, строители, начинаем топтаться на месте. Вот наш комбинат с 1960 года возводит один и тот же тип дома. Я, еще будучи бригадиром, монтировал эти девятиэтажки в Новых Черемушках. И только в последние годы приступили к модернизации проекта, к различного рода улучшениям. Разве это дело?

Говорил Геннадий Владимирович о наболевшем, но со сдержанным возмущением, которое, несомненно, диктовало, с одной стороны, чувство своей правоты, а с другой — и сознание своего права обличать виновников этого топтания на месте.

— Есть еще в строительстве любители снимать пенки. Эксплуатируют налаженный конвейер, гонят его, как паровоз под парами, по проложенным для них рельсам. А о том, что будет дальше, пусть заботится дядя!

Я думаю, что резкость Масленникова была оправдана. В ней чувствовалось искреннее возмущение позицией тех, кто живет только успехами сегодняшнего дня, в забвении перспективы.

— Тут есть еще одна причина того, почему старое руководство комбината так цеплялось за привычное, накатанное, — продолжал Геннадий Владимирович. — Понимали, что пойдет новый дом — и закончится спокойная жизнь. Период освоения всегда трудный. Тут могут временно снизиться темпы, попадет под угрозу план, уйдут премии. А за это по головке не погладят. В общем, мы, коммунисты комбината, должны были смотреть вперед. Ну, а теперь будем хором, все вместе вытягивать перестройку, но без ущерба текущему плану. Конечно, это трудно, но мы это сделаем, — уверенно закончил тогда Масленников.

Мне невольно вспомнился этот разговор примерно год спустя. Он прозвучал тогда как бы впечатляющим и емким вступлением к другой моей беседе — со Станиславом Фроловичем Дворецким. Слушая Дворецкого, я так же, как и он, поглядывал то во двор Хорошевского завода, то на макеты шестнадцатиэтажных домов в глубине кабинета начальника комбината.

Наконец-то свершилось! Первая шестнадцатиэтажка в районе Чертанова была поручена для монтажа бригаде Анатолия Суровцева. Он завоевал это право в упорном соревновании, добившись лучших показателей в 1974 году.

Комбинат совершал новый качественный скачок, давшийся коллективу нелегко. Да и кому может прийти в голову, что легко на ходу, не снижая программы, строить на заводах комбината новые цехи для строительных деталей, переделывать старые, налаживать автоматические линии и одновременно возводить экспериментальные здания усовершенствующихся девятиэтажек!

Это была и есть еще пора исправления ошибок, напряженнейшей реконструкции, едва ли не тройного увеличения мощностей комбинатовских заводов.

Это был период смены руководства, выдвижения молодых кадров. Герман Ламочкин стал начальником Домостроительного комбината номер два. В первом же комбинате многое на свои плечи взял сравнительно молодой инженер, тридцатисемилетний Станислав Дворецкий. Он родился под Москвой, в Москве закончил школу и Строительный институт в 1960 году. Мастер, начальник потока, управления — обычные производственные ступеньки Дворецкий прошел тоже на стройках столицы, своего родного города.

Рассказывая мне, как на комбинате наряду с освоением шестнадцатиэтажных зданий будут вести дальнейшую модернизацию девятиэтажек, Дворецкий подошел к макету, плавными движениями рук обрисовал контуры балконов, увеличенных кухонь, которые вместе с лифтовыми клетками (по два лифта в каждом подъезде) создадут своего рода симметричные выпуклости на фасадах домов. И