А вот окружающие, видимо, ничего не замечали и не чувствовали, даже не глядели в мою сторону, чем значительно приободряли и развеивали все страхи.

Всего лишь три дня тайных встреч, и нас ждут длинные зимние каникулы. Три дня — это ведь совсем пустяки, правда?

***

Иногда, поглядывая на пучеглазую синюю белку под потолком, я начинала немного ей сочувствовать. Быть может, рисовали её нормальной, но разве можно остаться прежней, если находятся психи, которые бегают тискаться в коридор, предназначенный для малышей? Кто знает, сколько ещё таких было до нас с Ивановым и что уже пришлось повидать бедным зверюшкам.

Наверное, мои стремительные исчезновения на всех переменах в этот день могли бы выглядеть очень подозрительно, но я успокаивала себя тем, что до меня никому нет дела, да и всегда можно соврать, что я бегаю к Рите. К тому же, Иванов учился в другом классе, так что попасться мы никак не могли и продолжали самозабвенно предаваться утолению тактильного голода, становящегося просто невыносимым под конец каждого урока.

— Дождёшься меня после уроков? Рита со Славой всё равно останутся на репетицию, — предложил Максим, обнимая меня очень трепетно и нежно. Пока моя голова удобно располагалась у него на груди, его пальцы неторопливо поглаживали лопатки, обводили их по контуру и вырисовывали на них что-то замысловатое. Не удивлюсь, если бы это оказались какие-нибудь математические расчёты или схема электрической цепи. — Хоть провожу тебя до дома, а потом уже сам…

— Прыгнешь в такси, — со смешком продолжила я, тут же заслужив лёгкий щипок за бок, от которого очень громко взвизгнула.

— Вот смешно вам всем, да? Просто туда, где я живу, больше ни на чём не добраться, — обиженно засопел он, а потом внезапно замер, заставив меня напрячься от мысли о том, что ему удалось услышать что-то подозрительное. Но вместо этого Иванов внезапно воодушевлённо выпалил: — А поехали ко мне? Сама всё посмотришь.

— Мне надо сначала отпроситься… — в животе как-то испуганно ёкнуло от его предложения, особенно когда оно прозвучало после того, как в течение всего дня я покорно позволяла тискать себя в укромном уголке.

И несмотря на то, что вёл он себя очень сдержанно, ни разу даже ненароком не попытавшись перейти границы дозволенного, и ограничивался лишь вполне невинными и осторожными прикосновениями, ехать к нему в гости казалось просто до чёртиков неправильным. Ещё более неразумным, чем всё остальное моё поведение последние несколько дней.

— Если просто прокатимся до моего дома и сразу обратно, меньше чем за час уложимся, — уверенно продолжал Максим, явно не замечавший моего напряжения до того как отстранился и заметил выражение смятения и лёгкого ужаса у меня на лице. — Да не нервничай ты так, сегодня я ничего тебе не сделаю. Подземелье с орудиями пыток ещё не успели отмыть от крови последней моей жертвы, а насиловать девственниц и расчленять трупы я предпочитаю в чистоте и порядке.

— Очень смешно! — буркнула я, за размашистыми движениями ладоней, якобы поправляющих растрепавшиеся волосы, пытаясь скрыть румянец. Как назло, сквозь огромные окна лился яркий солнечный свет, под которым каждая моя эмоция была видна как на ладони.

— Уверен, всем закопанным у нас на заднем дворе девушкам не было смешно, — очень серьёзным тоном сказал он, вынуждая почувствовать себя полной дурой. Никаких толковых причин так его бояться у меня не было, да и зачем, в самом деле, заманивать к себе трясущуюся от страха дурочку, когда не так уж сложно найти ту, которая и сама с удовольствием в гости напросится?

— Раз мы можем уложиться в час, то поехали, — с показательной уверенностью ответила я, передёрнув плечами так, будто не испытывала никаких сомнений и ничуть не боялась собственного опрометчивого решения. — Покажешь ваше домашнее кладбище.

Усмешка у Иванова была пугающей, дьявольски хитрой и не внушала мне особенного оптимизма. И несмотря на то, что умом я почти наверняка пришла к выводу о том, что делать он со мной ничего не собирается, какой-то маленький невидимый чертёнок постоянно многообещающе нашёптывал мне на ушко, какие непотребства могут вытворять коварные голубоглазые соблазнители с наивными, неопытными и по уши влюблёнными в них девушками.

И вопреки всем понятиям нормальности, подкидываемые воображением картины возможного посягательства на мою честь вызывали скорее трепет, волнение и желание нервно рассмеяться, а не ужас или отвращение. Думаю, окажись я опытнее или смелее, и сама бы с удовольствием посягнула на него, не ограничивая себя лишь робкими и пугливыми касаниями крепких плеч и рельефных рук, поглаживать которые было особенно приятно.

Такси забрало нас прямо из соседнего от гимназии двора и вырулило на ближайшее крупное шоссе. Максим, ничуть не стесняясь, с явно читаемой насмешкой на лице наблюдал за тем, как я неумело скрывала волнение за наигранной увлечённостью дорогой и открывавшимися из окна машины пейзажами.

— Страшно? — заговорщически шепнул он, склонившись к самому уху и полоснув жарким дыханием по чувствительной тонкой коже за мочкой. Я вздрогнула, ощутив, как по телу побежали мурашки, а в районе солнечного сплетения затянулся крепкий узел предвкушения, любопытства и опасности.

Самое время показать себя идиоткой и выдать какую-нибудь банальную шутку о том, нет ли у него дома красной комнаты.

— Нет.

Вот уж чего, а упрямства мне всегда было не занимать. Пожалуй, его мне при рождении отсыпали столько, что для смелости, рациональности и самоуверенности просто не осталось места.

Машина повернула направо, и через сотню метров мы уже ехали по узкой дороге, по обеим сторонам от которой находился глухой лес. Я даже не смогла понять, успели ли мы выехать за пределы города или нет, но местность казалась абсолютно необитаемой, что начинало навевать на меня лёгкий ужас. Путешествие всё больше напоминало неудачный розыгрыш, но Иванов лишь продолжал ухмыляться, не спеша воскликнуть долгожданное «Шутка!».

— Ты всегда такая трусиха или только меня настолько боишься? — довольно промурлыкал он и неожиданно взял меня за руку, принимаясь большим пальцем неторопливо поглаживать тыльную сторону моей ладони. Этот жест подействовал как слабая доза успокоительного, тут же разбежавшаяся по телу сначала покалыванием, а потом — еле ощутимым онемением.

Дорога заканчивалась огромными железными воротами и высокой стеной из красного кирпича, верх которой был щедро утыкан вертящимися во все стороны камерами. Обстановка напоминала пропускной пункт у какого-нибудь секретного, особенно охраняемого объекта государственной важности, но отъехавшая в сторону часть двери открыла вид на разношёрстные дома огромного коттеджного посёлка.

Однако дом Иванова был не самым большим и отнюдь не самым шикарным из тех, что мне удалось увидеть по пути к нему. И это вызвало какое-то странное чувство облегчения, потому что родители с детства приучали меня держаться подальше от людей с большими деньгами и мизерной совестью. Здесь у меня хотя бы будет оправдание: «Мама, папа, по меркам своих соседей Максим почти нищий!»