Больше всего мне хотелось соскочить со стула, сделать шаг вплотную к Максиму и просто прижать его к себе. Обнимать долго, очень крепко, со всей нежностью стараясь обхватить его необъятное тело руками, гладить по голове и перебирать пальцами короткие мягкие волосы, изредка зарываться в них, позволяя сердцу выпрыгивать из груди от восторга, и целовать его в макушку, уверенно повторяя, что всё будет хорошо. Найти хоть какие-нибудь слова утешения и показать, что мне он действительно, по-настоящему нужен.

Потому что матери своей, очевидно, — нет.

Смотреть это отвратительное представление дальше не было никаких сил. И тогда я наклонилась к нему, осторожно коснулась пальцами его локтя, привлекая к себе внимание, и впервые решилась проявить наглость, чтобы уйти отсюда как можно скорее.

— Максим, а можно мне чай?

— А я бы выпил чего покрепче, — хмыкнул он, взяв меня за руку. О моём манёвре он, конечно же, догадался, но не злился, даже наоборот, смотрел на меня с выражением, очень похожим на благодарность.

— Котик, ты закончила? Нам пора ехать! — внезапно появившийся в дверях высокий мужчина перекрыл нам дорогу из гостиной. Нет, пожалуй, с его долговязой и худощавой фигурой в корне неверно заявлять, что он мог бы что-то перекрыть, — просто остановился среди прохода, а протискиваться мимо него стало бы очень невежливо. Он растерянно уставился на нас, словно не ожидал увидеть кого-то ещё в этом доме, а потом пробормотал скомканное: — А, это ты, Максим…

— Рустам, — сдержанно кивнул ему в ответ Иванов, привлекая меня ближе к себе. — Это Полина, моя девушка. Рустам… муж моей матери, — еле выдавил он из себя, до неприличия долго замешкавшись с правильным представлением мужчины.

— Очень приятно, — успела пискнуть я, стараясь не смотреть на мужчину, чтобы не выдать всю степень своего удивления. В частности тем, что выглядел он примерно в два раза моложе своей жены, сверкая белозубой улыбкой на смазливом смуглом лице.

Да, пожалуй, Максим был прав в одном: чтобы понять, как и чем он живёт, одних рассказов недостаточно. Одно дело слышать стенания богатенького мальчика о том, что ему вынужденно приходится ездить на такси, что он не нужен родителям, а мать и вовсе посмела снова выскочить замуж и не уделяет почти совершеннолетнему дитятке достаточно времени. Но увидев всё это воочию, собственными глазами, я готова была не только искренне пожалеть его, но и извиниться за все те претензии и подколки, что предъявляла с момента нашего знакомства.

Даже тот факт, что он швырнул в меня землёй, казался сущей мелочью. Потому что живя вот так, мало кто смог бы вообще сохранить хоть жалкие крупицы адекватности.

— Котик, ну конечно же, я готова, можешь заводить машину, — отозвалась мать Максима, а я почувствовала, как он сжал мою ладонь так крепко, что еле получилось сдержаться и не зашипеть от боли.

— Хорошего пути, — сдержанно бросил Иванов и увёл меня вслед за собой на кухню.

Пока он в гробовом молчании доставал кружки и копошился в ящиках, я примостилась на самый краешек одного из барных стульев, выставленных вдоль огромного кухонного островка, занимавшего чуть ли не половину помещения, и восхищённо оглядывалась по сторонам, рассматривая мраморную столешницу и декоративные элементы цвета розового золота на стенах. Следом за очередным осознанием того, в какой непривычно богатой обстановке мне довелось оказаться, приходило ощущение полного отторжения и страха лишний раз прикоснуться к чему-либо в этом доме. Одна только эта кухня наверняка стоила почти как вся моя скромная квартира.

Становилось очень неуютно, но беспокоить Максима я не решалась, совсем не зная, о чём можно завести разговор. К счастью, через пару минут, почти одновременно с еле слышным хлопком закрывшийся входной двери, он поставил передо мной кружку с ароматным капучино и легонько усмехнулся, поймав удивлённый взгляд.

— Ты всегда пьёшь такой. С двумя ложками сахара, — я смущённо улыбнулась и кивнула в ответ, вспоминая бессчётное количество раз, когда мы с ним сталкивались около автомата с кофе на первом этаже гимназии. И всегда он считал своим долгом встать рядом и отпускать ехидные комментарии касаемо каждого моего действия, довольно посмеиваясь над всеми не очень-то действенными попытками избавиться от его общества.

Получается, он просто запомнил такие мелочи? Не мог же он, как и я, осознанно искать поводы для очередной псевдослучайной встречи, делать вид, что постоянно не замечает меня, позволяя снова и снова неуклюже врезаться в себя, а ещё украдкой наблюдать за мной, запоминая каждую незначительную деталь вроде количества ложек сахара в кофе? Не мог же специально цеплять меня день за днём, злить и выводить из себя, чтобы нам ни разу не пришлось разойтись, прежде не поговорив друг с другом, пусть даже обмениваясь подколками? Не мог же действительно по собственному желанию, а не обычному стечению обстоятельств или по воле моего воображения слишком долго не выпускать меня из рук, снова предотвратив возможное падение среди коридора?

Но если я могла так долго вести себя как дура и игнорировать собственные очевидные чувства, может быть, и он тоже мог?

— Прости меня за весь этот цирк, ладно? Не нужно было тебя сюда тащить. Обычно я реагирую на всё… более сдержанно, честно, — судя по лёгкому румянцу на щеках, ему было очень стыдно, а мне до сих пор неловко, что не могла никак сгладить всю отвратительную нелепость ситуации.

— Брось, Максим, всё нормально. Я рада, что поехала, — несмотря на попытку изобразить приободряющую улыбку, по моему взволнованному голосу становилось сразу понятно, что никакой радости я не испытывала. И за такую топорную ложь захотелось посильнее ущипнуть себя, предупреждая ещё несколько неловких моментов. — У тебя красивый дом. И, судя по тишине, сейчас в нём и правда никого не пытают.

— Ох, Полина, ты совсем не умеешь врать, — Иванов цокнул языком и укоризненно покачал головой, вынуждая меня покраснеть. — Этот дом и маленький прибыльный бизнес мать отсудила у отца при разводе. Она работала у него секретаршей, увела от первой жены, а потом поймала на измене с очередной секретаршей. На одни и те же грабли… — хмыкнул он, отпивая свой кофе. — Мне не нравится здесь жить. Мать постоянно в рабочих разъездах по стране или отдыхает где-нибудь в экзотических странах, Никита уже больше двух лет живёт в Италии — он работает там в российском посольстве. Артём тоже постоянно где-то за границей, и так получается, что большую часть времени я здесь один. В будни ещё ничего, а по выходным иногда кажется, будто меня сослали на край света за какое-то особенно тяжёлое преступление. Обычно в такие моменты я или сбегаю к Славе, или зову его к себе, пока крыша от одиночества совсем не поехала.

— Но братья ведь приедут к тебе на Новый год?

— Они приедут только четвёртого января. Вообще я надеялся, может быть, ты сможешь отпроситься у родителей и встретиться со мной? Если захочешь, можем просто где-нибудь погулять… — замялся он, взъерошив волосы на затылке.

— Конечно, смогу, — именно на этой положительной ноте мне стоило остановиться и замолчать, сменить тему, задать какой-нибудь отвлечённый вопрос. Сделать что угодно, но не говорить того, что вопреки собственному мысленному запрету вырвалось наружу: — Вообще-то я буду одна на праздники. Родители уезжают на конференцию в Австрию утром тридцатого и вернутся только накануне Рождества. Так что я совсем свободна и могу… встретиться когда и где угодно.