партии добрыми делами и об отвратительном равнодушии конкретных руководителей непосредственно в низах к такой горячей инициативе рядовых тружеников), так и не увидел свет. Через неделю примерно я позвонил Бардашенко в редакцию «КЗ», поскольку письмо с этим материалом было адресовано лично ему (на вступительных экзаменах в университет мы жили с ним в одной комнате студенческого общежития и быстро сдружились), но мой «дружбан» Адик в ответ что-то невразумительное пролепетал о неактуальности затронутой мною темы, и что именно так выразился один из двух заместителей редактора газеты, не уточнив, был ли это Малахов или Филиппов. На этом дело и закончилось, а я ещё долго оставался в недоумении, гадая, почему же так случилось. Честное слово, тогда многие из нас, особенно в низах и на периферии, ещё верили партии и её обещанию построить коммунизм к 1980 году, и я тоже не был исключением из числа этих доверчивых. Только позже до меня всё-таки дошло, что и в самом деле эта моя заметка могла оказаться просто неуместной на общем фоне бравурных откликов на новые решения партии и правительства, заполнивших в те памятные дни страницы практически всех газет страны. Может быть, именно тогда впервые у меня и закралась крамольная мысль, что, видимо, не всё так прекрасно в нашем советском королевстве.

Кстати, эта моя ольгинская «Обида» оказалась первым моим материалом, не напечатанным в газете «Красное знамя» без каких-либо внятных объяснений. Их, правда, было совсем немного, но этот материал стал первым. Наверное, именно поэтому он и сохранился в моём архиве как память о незаслуженно нанесённой лично мне обиде. Вот и выходит, к слову, как назовёшь корабль, так он и поплывёт – это я о магии заголовков для газетных материалов…

* * *

В августе 1967 года моя работа в Ольге закончилась. Мои кураторы из крайкома партии, заведующий отделом пропаганды Борис Николаевич Жмакин и заведующий сектором печати Сергей Петрович Муромцев, сдержали данное мне слово: краевой комитет партии направил меня на очную учёбу в Хабаровскую высшую партийную школу – кузницу партийных кадров Восточной Сибири и Дальнего Востока. Бывшая моя квартира в Лесозаводске на улице Калининской по закону сохранялась за мной, поэтому мы решили вернуться туда: всё-таки отец был там рядом, да и до Хабаровска рукой подать, где мне предстояло жить в общежитии ВПШ во время учёбы все четыре года. Руководители района довольно тепло со мной расстались, видно, я им понравился и как вполне приличный работник на своём месте, да и просто как совсем не склочный человек, каким я и был всю жизнь по своей природе. Третий секретарь райкома партии Николай Иванович Похил, с которым всё это время мне приходилось непосредственно работать, за несколько дней до отъезда из Ольги пригласил меня даже на прощальную рыбалку: мол, если повезёт, так хоть баночку красной икры мне удастся увезти с собой на память о районе.

Надо отдать должное, в Ольге в те благословенные годы ещё была неплохая рыбалка: зимой – подлёдный лов наваги да корюшки, попадалась камбала и молодая треска, а летом королевна сима шла в реки на нерест, и её, правда, браконьерски ловили на подходе в море на блесну, а в реках, так же тайно от властей, сетями. А тут – нате вам, сам идеологический бог района приглашает на рыбалку за красной икрой. Ну, что ж, поехали мы: есть предложения, от которых просто грешно отказываться. До райкома партии Николай Иванович, по образованию педагог-историк, долгое время работал директором школы в рыбацком посёлке Моряк-Рыболов (до 1972 года – Пфусунг), что на самом юге района, в устье реки Маргаритовка. Естественно, у него там было много хорошо знакомых людей из числа старожилов, занимающихся испокон веков любительской рыбалкой и не брезгующих, понятное дело, даже браконьерским ловом. Думая так, я почти угадал, но не совсем: у Николая Ивановича оказались и более надёжные помощники. Как только мы приехали в Моряк-Рыболов или Пфусунг, так ещё долго местные жители называли по привычке этот посёлок колхозных рыбаков, он сходил, как сказал мне, по каким-то своим партийным делам на местную пограничную заставу, а ближе к вечеру пограничники вдруг закрыли выход в море всех плавсредств, находящихся в личной собственности жителей. А как только сумерки сгустились, Николай Иванович привёл меня, наивного любителя-браконьера, на берег залива, где ребята-пограничники уже спустили на воду одну из лодок и сразу же сели за вёсла, а на корме молча сидел сморщенный старичок и нещадно дымил махорочной самокруткой. Кроме нас двоих, в лодку сели ещё начальник погранзаставы, его замполит и старшина-пограничник, видно из старослужащих, и наш маленький пиратский кораблик вышел в открытое море. Плавание было недолгим: повернув вдоль скалистого берега на север, мы скоро пристали к берегу тихой бухточки Евстафия. Высадив нас, дедок с самокруткой во рту и старшина с ребятами на вёслах тут же отправились ставить сети в бухте в только им известных местах. Ну, а мы расположились в небольшой чистенькой хижине, в которой были небольшая печь, две или три койки возле стен и стол посередине. Скоро уже весело заплясало пламя в печурке, а на столе в тусклом свете керосиновой лампы растелилась скатерть-самобранка с самыми разными домашними закусками, и весь этот рукотворный натюрморт гордо венчали бутылки «Московской». Вот так меня и проводил район в будущую мою жизнь.

А через пару дней всего к нашему уютному дому в Ольге на улице Интернациональной подкатил грузовик, который увёз нас навсегда из этого такого гостеприимного посёлка на берегу Японского моря, где мои любимые ребята, Иринка и сын Андрюшка, впервые увидели и всем сердцем полюбили эту вечно неспокойную зыбкую стихию, где они бегали, радостно смеясь, по галечному пляжику наперегонки с прибойными волнами и вылавливали прямо руками длинные сочные листья морской капусты, из которой уже дома сами же делали вкусные салаты. И как добрый презент мы увозили с собой, наряду с памятью о районе, две трёхлитровые банки с красной икрой, засоленной там же в посёлке Моряк-Рыболов, и несколько штук малосольных серебристых лососей по имени сима. Славный был подарок при встрече осиротевшему отцу…

6.

К первому сентября я уже прибыл к месту учёбы. Наш первый курс поселили на втором этаже общежития, расположенного на углу улицы Карла Маркса и площади имени Ленина – этакое вот марксистко-ленинское место проживания будущих кадровых работников партии, которая в те годы единолично рулила страной и народом, руководствуясь, как принято было считать, вечным и потому единственно верным учением Маркса и Ленина. На первом этаже размещалась довольно приличная и просторная