В просторной комнате возбужденно суетились крепкоплечиемолодцы, не первогодки, профессионалы. Судя по нашивкам, даже не рядовые. Наммахнули, меня подхватили под руки, протащили через все помещение. Старший ткнулпальцем в кпонку, через несколько мгновений дверь распахнулось.

Я сперва не сообразил, что этот металлический патрон,похожий на полую ракету для запуска через океан, просто лифт. Стены зачем-тозабраны толстой металлической сеткой. Меня втолкнули, за мной втиснулись трое,еще осталось места на дюжину таких же широких, пол под ногами ушел вниз, зарешеткой замелькали трубы, железные кольца, потемнело. Я сообразил с тугодумиемгуманитария, что проволочная решетка и есть кабина лифта, а движемся вниз поогромной металлической трубе.

Под ногами железо, стены лифта по пояс обшиты еще и толстымметаллическим листом, везде железо, даже на металлическом стояке не пластиковаякоробочка пульта, а тоже из железа, похожая на грубо сплющенный ударамигигантского молота слиток.

Дважды промелькнул свет, я чувствовал с какой немалойскоростью снижаемся. Потом движение заметлилось, со всех сторон пошли гладкиеблестящие стены, а со стороны решетчатой двери поднялось ярко освещенноепомещение.

Десантник открыл дверь, меня вывели, все та же умело сжимаялокти. Двое офицеров, что склонились над клавиатурой компа, бросили на наскороткие взгляды, их пальцы трещали клавишами, не переставая, а один еще исудорожно двигал крысой.

Меня провели в дальний угол, усадили в широкое просторноекресло. Тяжело дыша и вздрагивая словно от нервного стресса, я исподлобьяоглядывал зал. Яркий электрический свет, два широких стола, четыре ноут-бука,на стене простая карта, из тех, которые называют «политическими».

В комнате было трое, все крепкоплечие, каждый килограммовпод сотню, но ни капли жира, одни мышцы из провитаминенных эластичных канатов.Двое с широкими рязанскими лицами, которые почему-то считаются типичнорусскими, а третий типично славянского типа: с вытянутым лицом, высокимискулами, массивным подбородком, высокий и поджарый.

У этого третьего на плечах погоны были другого типа. Званияя как не различал, так и не собираюсь, для меня что маршал, что прапорщик –одна скотина, а скотиной перестает быть, когда снимает мундир, да и то несразу.

– А, – сказал он, – окидывая меня бараньимвзором, которым принято у них считать цепким и проницательным, –советничек... Садитесь, располагайтесь.

Я плюхнулся на стул тяжело, дышал с хрипами, хватался залевую половину груди, болезненно морщился. Идиот, надо бы носить для такихслучаев валидол или какую там дрянь глотают, выглядело бы убедительнее, но как– то не учел при всей своей футурологичности, что это хватание и запихивание вмашины войдет в систему. Все-таки я старомоден, если представлял работуученого-футуролога как протирание штанов в кабинете, пусть даже за Pentium-II ипо уши в Интернете.

– Как вы... смеете... – прохрипел я. – Чтовы... себе... позволяете...

Он поморщился:

– Оставьте. Мой отец отжимается от пола тридцать раз, ая только двадцать. Он старше вас на три года.

– Я не ваш... отец... – проговорил я с трудом.

На меня посматривали настороженно, стволы автоматов уже несмотрели в мою сторону, но я чувствовал, что меня почему-то опасаются. Офицерухмыльнулся:

– Мы знаем, что ваш индекс здоровья вполне, вполне!..Знаем и то, что осталось после того, как вы побывали на засекреченном объектеза городом, который гордо именовали военной базой. Так что не хватайтесь засердце, не хватайтесь. После того, что вы оставили разгребать бульдозерам, я бысказал, что сердца у вас как раз и нет...

Офицер, который меня доставил, сказал с интересом иуважением профессионала к другому профессионалу:

– Зато голова, как я понял, есть.

Первый буркнул:

– К сожалению, еще и руки! Не стыдно дляученого-теоретика?

Я, все еще сохраняя страдание на лице, прошептал:

– Я не знаю, кто ваш отец... Зато знаю, кто вашамать...

Они смотрели вопросительно, только один из десантников хохотнулбаском, сообразив, что я очень интеллигентно обозвал полковника сукиным сыном,заодно оценив и его мать, а я в свою очередь отметил этого здоровенного парнякак более опасного, чем эти с золотыми погонами.

Сделав вид, что я кое-как отдышался, но только едва-едва, яспросил неверящим голосом:

– И что, вот так все просто? Государственный переворот,а ни танков, не бомбежек, не орудийной канонады?.. Даже в Кремле все тихо?

Он победно показал зубы, белые и ровные, как у киногероя:

– Я мог бы сослаться на блестящую организацию, что и насамом деле... Но с другой стороны, в России такое творится, что всем на всенаплевать. Вы еще не стали быстрыми и злыми, не стали! Если сказать, что завтравсех перевешаем, то спросите только: свою веревку нести, или же казеннаябудет...

Английский акцент проступал все яснее пока из-под него невылез американский, наглый и покровительственный, сразу на «ты», как слуге.

Я стиснул челюсти так, что заломило в висках. Каждое словобило в мозг, как долотом. Штатовец прав, самая великая беда России, что народза века сумели сделать покорным и богомольным. Церковь со времен князяВладимира и до сего часа велит кланяться и подчиняться любой власти. Любой.Даже если власть захватят вообще марсиане. Даже папуасы восстанут, а русские...подставят шею под ярмо.

– Но почему я? – вырвалось у меня.

Офицер пожал плечами:

– Да не льстите себе так уж сильно. Интернированы всечлены правительства. Краснохарева арестовали в его же кабинете... иных, ну,пока под арестом все.

– Не может быть!

– Просто старались брать поодиночке, чтобы не такзаметно. Но когда не удавалось, то хватали и скопом.

Хотят сохранить, понял я, как символ легитимной передачивласти. Свергли, дескать, одного диктатора, а все члены правительства на месте,все работают, ничего особенного не случилось, все по домам, ребята. Работатьнадо!

А потом избавятся и от нас.

По спине пробежал холодок страха. Не потому, что где-топристрелят, я в самом деле живу согласно взглядам, которые проповедую, а чторухнет такое великое деяние. Ведь кто-то из членов правительства, если не все,могут не просто смириться с арестом Кречета, но и войти в состав новогоправительства. Профессионалы, умеют работать. А в привычных условиях работатьпроще.

– Если вам так важно сохранить нам жизни, – сказаля напряженно, – то здесь не просто замешана чужая рука. Она вот-вотпокажется... и возьмет вожжи!

Американец с интересом оглянулся: