Приехав в три часа пополудни в Ренн, я первым делом посетила отель дю Шатлэ на улице Шапитр и выяснила, что там герцог не останавливался. Я спросила у кучера Констанс, знает ли он какие-либо гостиницы в городе. Он повез меня в «Гран-салон» на улице Лис.

Честно говоря, после посещения этого места я уже никуда не намеревалась ехать. Я и так сделала для Эжени все, что могла. Да и как можно было быть уверенной, что герцог дю Шатлэ находится в Ренне? Достоверных сведений я не имела, потому что не общалась ни с Полем Алэном, ни с Анной Элоизой и руководствовалась слухами. Каково же было мое удивление, когда на мой вопрос, живет ли в гостинице господин дю Шатлэ, хозяин ответил утвердительно и добавил:

– Его сиятельство пятую неделю оказывает мне честь и снимает номер на втором этаже, номер из трех комнат.

– Можно ли мне поговорить с ним? – спросила я, слегка придя в себя от неожиданности.

– Его нынче нет дома, мадам. Здесь только его жена.

– Его жена? – переспросила я ошеломленно.

– Ну да, госпожа дю Шатлэ.

Услышав такое, я сразу перестала задумываться над тем, почему Александр не живет в собственном доме и поселился здесь; другое обстоятельство заслонило для меня все – эти слова о «жене». Что еще за жена такая? Вторая Эжени? Этого можно было ожидать. Но все-таки кто бы мог подумать, что он дойдет до такой наглости и запишет ту свою таинственную особу в книгах гостиницы как жену!

– Вы не ошибаетесь? – спросила я напряженно. – Вы хоть видели ее?

– Еще бы, мадам, и даже говорил не раз. Она, должно быть, иностранка.

– И она называла себя госпожой дю Шатлэ?

– Да, мадам.

– Но этого не может быть! – вскричала я в бешенстве. – Это уж слишком, это уже чересчур.

– Почему?

– Потому что его жена – я!

Хозяин остолбенел и молчал, глядя на меня. Я сжимала в руках муфту, не зная, как поступить, уехать или остаться. Почти в тот же миг громкий женский голос раздался с лестницы:

– Вы уверены?

Что-то такое самоуверенное звучало в этом голосе, что я разозлилась до крайней степени и, дерзко вскинув голову, в упор взглянула на незнакомку, окинула ее пренебрежительным взором. Впрочем, мне тут же стало ясно, что по крайней мере внешность ее пренебрежения не заслуживает.

Это была среднего роста женщина лет двадцати пяти, с пышной копной медвяных волос, разметавшихся по плечам, и карими огромными глазами. Тонкая, изящная, обольстительная, с кожей цвета чайной розы и гордо вскинутой головой, она напоминала изысканную статуэтку. Я бы не назвала ее безупречной, писаной красавицей, но, безусловно, она была очень привлекательна и соблазнить могла бы многих.

– Вы уверены, что вы его жена? – повторила она медленно, холодно глядя на меня.

У меня перехватило дыхание. Я сразу поняла, как неуместна была моя ревность к Эжени в то время, когда здесь, в «Гран-салоне», под моим именем, жила такая женщина. Я услышала акцент в ее французской речи, и в голове у меня мелькнуло неясное воспоминание о некой англичанке, о которой упоминал Ле Пикар. Нет, решила я, не может быть. Она приехала из Англии? Но кто позволил ей? Кто выдал паспорт подданной враждебного государства?

– Абсолютно уверена, – произнесла я, внимательно изучая ее взглядом. – Должно быть, у вас есть веские причины стыдиться своего имени, иначе бы вы не жили здесь под чужим.

С ее капризно изогнутых губ сорвалось:

– Я графиня Дэйл и не стыжусь в этом признаться. А если меня и называют мадам дю Шатлэ, то только потому, что я надеюсь очень скоро ею стать.

Из того, как она говорила, я почувствовала, что она не владеет французским достаточно бегло. Она подбирала слова и потому говорила медленно.

– Вам Александр обещал это? – спросила я насмешливо.

– Он уже сделал первый шаг к этому. Я больше чем уверена, что вы получили письмо монсеньора д'Авио.

Я закусила губу, впервые подумав о том, что ни за что на развод не соглашусь. Хотя бы для того, чтобы эта английская красотка не торжествовала победу. Я буду стоять до последнего, и Александр ничего не сможет сделать. Мною овладело такое чувство мести, что я высказала все это английской графине.

– Вы, леди Дэйл, можете называться любым именем и лелеять любые планы, только, уверяю вас, реальность останется реальностью, точно так же, как я останусь герцогиней дю Шатлэ. Вы пока обладаете привилегией жить вместе с герцогом на постоялом дворе, но, безусловно, перед вами никогда не откроются двери его дома.

Она, усмехаясь, откинула назад пряди оттенка меди:

– Мне кажется, сударыня, что и вы к этому дому не имеете доступа.

Это была правда. Она знала это. Стало быть, он ей рассказывал. Он даже посвятил ее в дело о разводе. Кровь отхлынула от моего лица.

– Невозможно перечислить, сколько у герцога было любовниц, – отчеканила я сухо. – Но женился он только на мне и не женится больше ни на ком.

– Время покажет, – сказала леди Дэйл спокойно. – И если бы вы знали о том, что говорил мне герцог, когда был в Лондоне, вы бы не были так самоуверенны.

Напоминание о Лондоне и о том, о чем я давно подозревала, больно задело меня. Топнув ногой, я вскричала:

– У вас нет ни капли чести, графиня, ибо я даже не слышала об аристократке, достойной такого названия, которая открыто жила бы с женатым человеком и на весь свет выставляла себя как его любовницу!

Она рассмеялась, блеснув ослепительно белыми, как жемчуг, зубами.

– Зачем же мне стыдиться любви Александра, если его любовь – это единственное, что имеет для меня значение?

Я понимала, что в споре, со мной она имеет все преимущества, ибо сейчас Александр был с ней, а не со мной, и роль мне была отведена достойная сожаления. Мне можно было утешаться только тем, что я сделаю все, лишь бы не дать ей стать герцогиней.

– Мелинда, где вы? – раздался голос.

Это был Александр. Он, видимо, только что откуда-то вернулся и стоял сейчас в проеме двери, глядя на меня. Лицо его не выразило даже удивления. Бросив беглый взгляд на застывшую на лестнице англичанку, он негромко спросил, обращаясь ко мне:

– Вы что, приехали говорить о разводе?

– Нет, – выпалила я в бешенстве, – я приехала говорить об Эжени.

Я заметила в его руках небольшой букет роз, принесенный, видимо, для леди Дэйл, которую, как я теперь выяснила, звали Мелинда; меня это так уязвило, что я на миг лишилась дара речи. Он и ей дарит цветы, как и мне, ее так же балует. Недаром еще Казанова говорил: мужчины, у которых много женщин, обращаются со всеми своими возлюбленными одинаково… Я с сарказмом сказала:

– За это время вы успели натворить столько дел, что принудили меня познакомиться с двумя вашими любовницами и даже приехать хлопотать за одну из них.