– И ты тоже ложись спать, Нонночка, – велела Ирис. – Ты выглядишь ужасно. Положись на меня, хорошо? Под мою ответственность.

Нонна нерешительно отступила.

– Ну, не знаю… – пробормотала она.

– Вот именно, а я знаю! Все в порядке. Погаси свет и иди спать. Кстати, я недавно говорила с твоей мамой, и она сказала, что ужасно скучает по тебе. Она будет рада, если ты поскорее приедешь домой.

Нонна замерла в дверях.

– Так и сказала? – в сомнении переспросила она. – Это не в ее стиле.

И Ирис заверила ее:

– Ты будешь удивлена: люди меняются, особенно мамы.

Глава восемнадцатая

Неужели злой волк воспользовался тем, что она уснула, и украл ее овечку, ее любимую заблудшую овечку, всю ночь прижимавшуюся к ней, такую тихую и теплую? Если вчера Ирис что-то и удалось, то теперь о ее успехах не напоминало ничего: кровать была пуста, и квартира тоже. Как быстро привыкаешь к шуму оживленной улицы за окном! Уже почти полдень. Ирис встала с постели и побрела, держась за мебель и за стены. Как долог и мучителен этот короткий путь – до чайника, до унитаза, до сумочки, до телефона, до лекарства! Каждое движение отзывалось в костях сверлящей болью, и ей не терпелось вернуться в постель. Ирис легла, но легче не стало. Из-под черной повязки темнели распухшие сине-лиловые пальцы, колено пульсировало, ребра вибрировали при каждом вдохе.

Она стала лихорадочно листать эсэмэски, но от Альмы ничего не было. Неужели все достижения пошли прахом, стоило заснуть? На какой-то счастливый момент Ирис показалось, что ей удалось убрать Боаза с ее пути и приблизить дочь к себе. Видимо, это была всего лишь иллюзия. Альма вернулась на круги своя, предала ее и бросила здесь с бессмысленной отныне болью. Никогда Ирис не чувствовала себя такой беспомощной, даже после того теракта, ведь тогда ее главной задачей было выжить самой, а теперь – спасти Альму, а валяясь в постели, этого никак не сделать. Подавленная и удрученная, она открыла полученные сообщения: Микки, и секретарша, и Саша, и одна из учительниц. От «Боли» больше ничего не приходило. Неужели он от нее отрекся? Может, все-таки выйти на него теперь, когда она все равно потерпела неудачу? Позволить ему перевязать ее раны? Я разбираюсь только в неизлечимых болезнях, сказал он, и они оба рассмеялись, как малые дети. Неужели Альма неизлечима?

Но категорический внутренний голос вновь ее остановил: недаром ее пальцы пострадали! Она поспешно набрала номер Микки. Голос у него был ласковый, участливый, как всегда, когда он говорит по телефону.

– Я так беспокоился, Ирискин, Альма сказала, что ты упала.

На какой-то миг Ирис удивилась, что он тоже знаком с Альмой, – такой одинокой чувствовала она себя минувшей ночью. Матерью-одиночкой.

– Когда ты с ней разговаривал? – спросила она. – Как она разговаривала?

– Около часа назад, – ответил он. – Нормально разговаривала, голос немного растерянный, но без резкости. Как ты себя чувствуешь?

Она вздохнула:

– Неважно. Хорошо бы ты приехал вечером забрать меня домой, а? Я не могу оставаться здесь одна, я опять совершенно беспомощна, Микки, это, наверное, моя карма.

Он явно колебался.

– Я думаю, тебе как раз лучше остаться там. Мне показалось, ей приятно заботиться о тебе. Дай ей позаботится о тебе, почему бы и нет?

– Но она постоянно на работе, или как это называется. Ты не хочешь видеть меня дома?

– На работе? – изумился он. – Она сказала мне, что осталась дома, чтобы заботиться о тебе. Я подумал, что это просто замечательное развитие событий.

– Ах, она так сказала! – Ирис задохнулась от возмущения. – Видимо, вранье – тоже часть внутренней работы. Она здесь не осталась, но если ты не можешь приехать, я возьму такси, а если ты не желаешь видеть меня дома, я сниму номер в гостинице!

Он вздохнул:

– Что с тобой, Ирис? Не пора ли уже перестать бояться, что все тебя бросили?

– О чем ты говоришь? – изумилась она.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Я могу приехать вечером, без всяких проблем, просто я подумал, что ей будет полезно поухаживать за тобой, что это может быть благом для вас обеих.

– Ты подумал! – огрызнулась она.

И пока она думала, как вернуть разговор в спокойное русло, дверь открылась и вошла дочь – с покупками в обеих руках, в том же желтом платье, но без малейшего макияжа.

– Я принесла тебе обезболивающие таблетки, – объявила она.

– Спасибо, – ответила Ирис тающим от благодарности голосом. – Ты что, не пошла на работу?

– Нет. Ты же сказала, что не можешь оставаться здесь одна.

Ирис шепнула в трубку:

– Прости, Микки, ты был прав.

Но он уже нажал отбой. И в этом он тоже прав.

Похоже, Альме действительно нравится заботиться о ней, хоть она и не показывает вида. Однако Ирис было неспокойно: девочка говорит слишком громко и напряженно, преувеличенно жестикулирует, она купила виноград, хотя маленькая квартирка уже битком набита виноградом, снова и снова спрашивает, хочет ли Ирис кофе, а стакан воды принести забыла, она мечется по квартире без цели, а когда время от времени у нее звонит телефон, закрывается в комнате Нонны и, выходя оттуда, избегает взгляда Ирис.

– Альма, присядь-ка на минутку, – наконец попросила она.

– Минуточку! Я готовлю нам завтрак.

Ирис слышала, как дочь яростно хлопает дверцей холодильника, режет овощи. Кулинария Альму никогда не увлекала, но как-никак у нее есть опыт официантки – и вот она появилась в дверях, неся на подносе ломтики хлеба и сыра, кусочки овощей и, конечно же, виноград и кофе. Ирис, взахлеб нахваливая дочь, точно та сотворила чудо, поспешно освободила место на кровати для нее и для подноса.

– Знаешь, что я вдруг вспомнила? – сказала Альма, усевшись рядом с ней у стены, и тотчас сунула в рот виноград.

Ирис с ожиданием смотрела на ее жующий рот.

– Что ты вспомнила?

– Неважно! – отмахнулась Альма. – Может, этого на самом деле и не было.

– Ну расскажи! – попросила Ирис.

– Ну просто я вспомнила, – нехотя начала дочь, – что в то утро, когда ты вернулась из больницы домой, я встала чуть свет, приготовила тебе завтрак и красиво все разложила на подносе, а ты есть не захотела. Но, наверно, мне это просто кажется.

– Ой, Альма, мне так жаль! – вздохнула Ирис. – Я ничего такого не помню, но я тогда была как в тумане от морфия. А почему я не хотела?

– Тебя тошнило, ты не хотела, чтобы