— и он был отдан в учение клерком в адвокатскую контору в Хайминстере, поскольку наотрез отказался стать «неотесанным пахарем», как называл работящих честных фермеров вроде своего отца, — лишь одна Бесси Роуз во всем доме была им недовольна. Четырнадцатилетняя девочка инстинктивно чувствовала, что с парнем что-то неладно. Увы! Прошло каких-то два года — и шестнадцатилетняя девушка боготворила саму его тень и не могла даже представить, что с таким сладкоречивым, красивым и добрым молодым человеком, как кузен Бенджамин, может быть что-то неладное. Бенджамин же обнаружил, что легчайший способ вытрясать из родителей денежки на любые свои прихоти — это умасливать их, изображая полное согласие с ними и притворяться влюбленным в хорошенькую кузину Бесси, тем более что она ему нравилась, так что обязанность была отнюдь не такой уж неприятной. Правда, когда юный клерк находился вдали от дома, помнить о ее робких правах на него не считал нужным и напрочь выбрасывал девушку из головы. Письма, которые он обещал ей писать, пустячковые поручения, которые она просила исполнить, — все это, по его мнению, не стоило его драгоценного внимания. И даже когда был с Бесси, он ужасно злился, ежели она смела расспрашивать его, как он проводит время или с какими женщинами водит знакомство в Хайминстере.

Когда же ученичеству настал конец, Бенджамин замыслил ни много ни мало, как на пару лет отправиться в Лондон — ничто другое его не устраивало. Бедный фермер Хантройд начал уже горько сожалеть о своих честолюбивых чаяниях вырастить сына Бенджамина джентльменом, но теперь поздно было пенять на себя. Оба родителя понимали это, и потому не возроптали и ни словом не возразили, когда сын впервые заговорил об отъезде, но Бесси сквозь слезы заметила, что тем вечером ее дядя и тетя казались необычно утомленными и долго сидели рука в руке у камелька, праздно глядя на яркие языки пламени, точно видели среди них картинки того будущего, какое раньше рисовали себе в мечтах. Бесси сновала вокруг и, убирая со стола, гораздо больше обычного гремела посудой, словно шум и суета помогали ей сдержать рыдания. Бросив один зоркий взгляд на Натана и Хестер, девушка старалась больше не смотреть в их сторону, опасаясь, как бы при виде их опечаленных лиц у самой не хлынули из глаз слезы.

— Присядь, девочка, присядь. Придвинь табуретку к камину, и давай-ка потолкуем о планах нашего мальчика, — наконец проговорил Натан, выходя из ступора.

Бесси присела к огню и, набросив на лицо передник, склонила голову на руки. Глядя на обеих женщин, Натан видел, что вот-вот не одна, так другая разразится слезами, и поспешил заговорить, надеясь это предотвратить:

— Ты уже слышала об этом безумии, Бесси?

— Нет, ни разу! — приглушенно донеслось из-под передника.

Хестер показалось, будто в тоне как вопроса, так и ответа прозвучал укор, и материнское сердце не могло этого вынести.

— Надо было раньше думать: мы ведь сами его к этому подталкивали, — все к тому и шло. Эти вечные экзамены, катехизисы, все-то надо сдать. Ясно, ему лучше поехать для этого в Лондон. Это не его вина.

— А кто сказал, что его? — едва не вспылил Натан. — Но коли уж на то пошло, так наш адвокат Лоусон говорит, что ему хватило бы и пары недель, чтобы все свалить с плеч и сделаться законником не хуже прочих. Нет-нет, парнишку самого тянет в Лондон, вот он и хочет прожить там год, а то и два.

— Ну а если и так, — вмешалась Бесси, стянув передник с раскрасневшего лица и распухших глаз, — тут нет ничего дурного. Парни, они ведь не то, что девушки, их ведь к подолу не пришьешь и дома не удержишь. Молодому человеку в самый раз белый свет поглядеть и себя показать, прежде чем остепениться.

Рука Хестер нащупала руку Бесси и благодарно пожала. Обе они были готовы до последнего защищать их отсутствующего любимца от любой хулы. Натан только и сказал:

— Да ладно тебе, девочка, не кипятись так. Что сделано, то сделано, а хуже всего, что сам я это и затеял. Нечего мне было растить парнишку барином. А теперь самим и расплачиваться.

— Дядя, милый дядя, ручаюсь, он не будет тратить слишком много! А я уж как-нибудь сумею подсократить наши расходы по хозяйству.

— Девочка! — торжественно произнес Натан. — Я ведь не о деньгах говорю. Нам приходится расплачиваться не монетой, а тяжестью на сердце и тревогой в душе. Лондон — это такое место, где правит не только король Георг, но и сам дьявол. Мой бедный сынок и тут-то едва не попал к нему в лапы, а уж что будет, когда он сам полезет ему в пасть, и подумать-то страшно.

— Не отпускай его, отец! — взмолилась Хестер, которой впервые открылся такой взгляд на вещи. До сих пор она успела подумать единственно о своем горе от разлуки с ненаглядным сыночком. — Отец, коли ты так считаешь, придержи его дома, у нас на глазах, так оно вернее будет.

— Нет! — возразил Натан. — Он уже вырос. Подумай, ведь мы даже и сейчас не знаем, где он и чем занимается, а еще и часа не прошло, как он нас покинул. Нет, матушка, он уже слишком большой мальчик, чтобы его можно было усадить обратно в люльку или удержать дома, положив поперек крыльца стул вверх ножками.

— Как бы мне хотелось, чтобы он так и оставался младенцем у меня на руках! Горек, ох как горек был день, когда я отняла его от груди, и мне кажется, что с каждым его новым шагом к совершеннолетию дни мои становились все горше и горше.

— Ну-ну, родная моя, не дело так говорить. Благодари Провидение, подарившее тебе такого большого сына, ростом аж пять футов одиннадцать дюймов, и такого здорового, что даже ни разу не болел. Не пристало нам осуждать его за легкомыслие, правда, Бесси, крошка? Он вернется через год или чуть больше и мирно заживет в тихом городке с милой женушкой, которая сейчас сидит не так уж далеко от меня. А как мы состаримся, то продадим ферму и купим домик рядом с домом адвоката Бенджамина.

Так добрый Натан, хотя у него самого было тяжело на душе, старался успокоить своих женщин. Но из всех троих именно он дольше всех не засыпал в ту ночь, и дурные предчувствия терзали его куда сильнее, чем их, и разные мысли не давали ему уснуть до рассвета.

Наверное, не так он обращался с мальчиком, не так его воспитывал. С ним