в заднее окно кабины, можно было убедиться, что передняя галерея-гармошка еще не убрана.

Обернувшись, капитан Димирест сказал второму пилоту Джордану:

– Отворите дверь.

Сай Джордан сидел позади двух первых пилотов у панели приборов контроля работы двигателей. Высокий, худощавый, он слегка приподнялся, потянулся и распахнул дверь из кабины в салон первого класса. Они увидели стоявших в салоне стюардесс и среди них – Гвен Мейген.

– Гвен! – крикнул Димирест. Когда Гвен подошла ближе, он спросил: – Какого черта мы задерживаемся, что происходит?

Гвен казалась озабоченной.

– Число пассажиров в туристическом классе не сходится ни с количеством проверенных билетов, ни с пассажирской ведомостью; мы пересчитали дважды.

– А инспектор, наблюдающий за погрузкой, еще здесь?

– Здесь, он проверяет наш подсчет.

– Пусть придет сюда, я хочу сказать ему пару слов.

На этой стадии подготовки к полету постоянно возникала проблема разделения ответственности. Номинально командир корабля уже считался вступившим в свои права, однако он не мог ни запустить двигатели, ни тронуться с места без санкции инспектора, наблюдающего за погрузкой. Оба они – как командир, так и инспектор – были равно заинтересованы в одном и том же: чтобы самолет поднялся в воздух точно по расписанию. В то же время каждый выполнял свои обязанности, и это порой приводило к разногласиям.

Инспектор почти тут же появился в кабине; его чин можно было определить по одной серебряной нашивке на рукаве.

– Послушайте, приятель, – сказал Димирест. – Я знаю, что у вас есть свои трудности, но они есть и у нас. Сколько нам еще торчать здесь?

– Я только что распорядился вторично проверить у пассажиров билеты, капитан. В салоне туристического класса на одного человека больше, чем следует.

– Прекрасно, – сказал Димирест. – А теперь я сообщу вам кое-что. Каждую лишнюю секунду, что мы здесь торчим, мы понапрасну жжем топливо в третьем и четвертом двигателях, запустить которые дали разрешение вы… Драгоценное топливо, необходимое нам сегодня в ночном полете. Так что, если наш самолет сейчас же не поднимется в воздух, я глушу двигатели и посылаю за топливом, чтобы пополнить баки. И еще одно вам не мешает знать: с КДП только что сообщили, что у них появилось «окно»; если мы сейчас начнем выруливать, нам немедленно дадут разрешение на взлет. Через десять минут положение может измениться. Теперь решайте. Жду. Что вы скажете?

Инспектор колебался. Любое из решений было чревато неприятными последствиями. Он знал, что капитан прав, поднимая вопрос о топливе; глушить же сейчас двигатели и пополнять баки – значит по меньшей мере еще на полчаса задержать вылет, который и без того был отложен на час, а все это стоит денег. С другой стороны, на дальнем международном рейсе число принятых на борт пассажиров обязательно должно соответствовать числу предъявленных билетов. Если на борту самолета действительно будет обнаружен безбилетный пассажир, это послужит достаточным оправданием для задержки. Но если «зайца» не окажется и выяснится, что при проверке и подсчете просто произошла какая-то путаница – а это вполне возможно, – УП оторвет ему голову.

Инспектор принял решение, которое напрашивалось само собой. Обернувшись к открытой двери, он распорядился:

– Прекратите проверку билетов. Самолет выруливает на старт.

Когда дверь кабины захлопнулась, Энсон Хэррис, ухмыляясь, крикнул в трубку радиотелефона стоявшему внизу дежурному:

– Могу запускать второй двигатель?

В трубке задребезжало в ответ:

– Запускайте второй!

Передняя дверь самолета захлопнулась. Красная лампочка в кабине мигнула и погасла.

Второй двигатель загудел и перешел на мерное глухое урчание.

– Могу запускать первый двигатель?

– Запускайте первый.

Галерея-гармошка, словно отрезанная пуповина, отделилась от фюзеляжа и откатилась к зданию аэровокзала.

Вернон Димирест запросил по радио у наземного диспетчера разрешение выруливать на старт. Загудел и заработал первый двигатель.

Капитан Энсон Хэррис, пилотировавший самолет и занимавший левое сиденье, утвердил ноги на педалях руля поворотов и носками нажал на тормоз, приготовившись вырулить на взлетную полосу и поднять самолет в воздух.

За окнами продолжала бушевать метель.

– Самолет «Транс-Америка», рейс два, говорит наземный диспетчер. Разрешаю выруливать к взлетной полосе…

Гул двигателей возрос.

Вернон Димирест думал: «Рим… Потом Неаполь… Ну вот мы и летим туда!»

Было ровно двадцать три часа по среднеевропейскому времени, когда в вестибюле «Д» к выходу сорок семь опрометью бросилась какая-то женщина.

Она задыхалась и не могла произнести ни слова, впрочем, задавать вопросы было уже бесполезно.

Выход на поле был закрыт. Таблички, оповещавшие о рейсе два «Золотой Аргос», сняты. Самолет выруливал на взлетную полосу.

Беспомощно опустив руки, Инес Герреро растерянно смотрела на удалявшиеся красные огни.

Часть третья

(23.00—1.30)

Глава 1

Как всегда в начале полета, старшая стюардесса Гвен Мейген испытала чувство облегчения, когда передняя дверь самолета захлопнулась; еще несколько секунд – и самолет тронется с места.

Лайнер в аэропорту подобен приехавшему погостить родственнику, находящемуся в рабской зависимости от настроений и капризов хозяев дома. Свободная, независимая жизнь не для него. Он уже не принадлежит самому себе; он уже, как лошадь, стреножен шлангами, подающими топливо; какие-то люди, которые никогда не поднимаются с ним в воздух, снуют вокруг.

Но как только двери герметически закрыты и воздушный лайнер тронулся с места, он снова в своей стихии. И перемену эту особенно остро ощущают члены экипажа: они возвращаются в привычную, хорошо знакомую обстановку, в которой могут действовать самостоятельно и умело выполнять то, чему их учили. Здесь никто не вертится у них под ногами, ничто не мешает их работе. Они точно знают свои возможности и пределы этих возможностей, ибо в их распоряжении приборы самого высокого класса, и действуют они безотказно. И к ним возвращается уверенность в себе. Они опять обретают чувство локтя, столь существенное для каждого из них.

Даже пассажиры – во всяком случае, наиболее чуткие – настраиваются на новый лад, а когда самолет поднимается в воздух, эта перемена становится еще более ощутимой. При взгляде сверху вниз, с большой высоты, повседневные дела и заботы представляются менее значительными. Некоторым, наиболее склонным к самоанализу, кажется даже, что они освобождаются от бренности земных уз.

Но у Гвен Мейген, занятой обычными предвзлетными приготовлениями, не было времени предаваться размышлениям подобного рода. Пока остальные четыре стюардессы занимались хозяйственными делами, Гвен по трансляции приветствовала пассажиров на борту самолета. Она старалась, как могла, чтобы приторно-фальшивый текст, записанный в руководстве для стюардесс (компания настаивала, чтобы он читался в начале каждого полета), звучал по возможности естественно:

– Командир Димирест и экипаж самолета искренне желают, чтобы в полете вы отдыхали и не чувствовали неудобств… сейчас мы