никак не мог забыть о человеке с чемоданчиком. Стэндиш не имел права останавливать этого человека. За пределами таможенного зала служащие таможни могли задержать пассажира лишь в том случае, если последний как-то пытался избежать таможенного досмотра. Человек же, которого инспектор видел у выхода, под эту категорию никак не подпадал.

Инспектор Стэндиш мог, разумеется, сделать другое: сообщить по телеграфу в итальянскую таможню приметы пассажира и свои подозрения о том, что этот человек, возможно, везет контрабанду. Но Стэндиш не был уверен, что ему следует это делать. Таможни различных государств редко сотрудничают друг с другом – гораздо чаще между ними наблюдается профессиональное соперничество. Такое соперничество существует даже между американской и канадской таможнями, и не раз случалось, что таможенники Соединенных Штатов, получив секретную информацию о партии бриллиантов, переправляемых контрабандой в Канаду, по некоторым соображениям не ставили об этом в известность канадскую таможню. Вместо этого агенты сыскной полиции Соединенных Штатов выслеживали подозреваемых в контрабанде лиц по их прибытии в Канаду, держали их под наблюдением, но арестовывали лишь в том случае, если они вновь пересекали границу Соединенных Штатов. Объяснялось это следующим: вся контрабанда остается в той стране, где она захвачена, и ни одна из таможен не желала делиться своей добычей.

И Стэндиш решил, что он не станет посылать телеграмму в Италию, но сообщит о своих подозрениях представителям «Транс-Америки»; пусть сами принимают меры.

Стэндиш увидел миссис Ливингстон, старшего агента по работе с пассажирами, которая тоже только что присутствовала при посадке на рейс два. Она разговаривала с одним из пилотов и группой пассажиров. Гарри Стэндиш подождал, пока они не ушли.

– Привет, мистер Стэндиш, – сказала Таня. – Надеюсь, у вас в таможне поспокойнее, чем здесь.

– Ну, не особенно, – ответил Стэндиш, вспомнив миссис Гарриет дю Барри-Моссмен, которую, вероятно, все еще продолжали допрашивать в таможенном зале.

Таня заметила, что таможенник хочет ей что-то сказать. Однако Стэндиш колебался. Порой ему казалось, что он придает слишком большое значение своим инстинктивным подозрениям, превращается в сыщика-любителя. Однако ведь в большинстве случаев его подозрения подтверждались.

– Я случайно видел посадку на ваш рейс два, – сказал Стэндиш. – И кое-что показалось мне подозрительным. – Он бегло описал Тане внешность худого долговязого человека, который как-то странно прижимал к себе чемоданчик.

– Вы думаете, что он везет контрабанду?

Стэндиш улыбнулся:

– Если бы он не улетал, а прилетел к нам с одним из международных рейсов, я бы это в два счета выяснил. А тут я могу вам сказать только одно, миссис Ливингстон: этот человек не хочет, чтобы кто-нибудь знал, что у него там, в чемоданчике.

Таня задумалась на минуту, потом сказала:

– Не очень представляю себе, что я могу тут предпринять. – Если даже пассажир и вез контрабанду, расследование этого едва ли входило в круг ее обязанностей.

– Да, по всей вероятности, ничего, но, поскольку вы работаете в контакте с нами, я решил сказать вам о своих подозрениях.

– Благодарю вас, мистер Стэндиш. Я сообщу о ваших наблюдениях управляющему перевозками, а он, быть может, сочтет нужным поставить об этом в известность командира.

Инспектор Стэндиш отошел. Таня поглядела вверх на часы – было без одной минуты одиннадцать. Она поспешно поднялась на административный этаж аэровокзала, где помещалась контора «Транс-Америки». Пытаться перехватить самолет, пока он выруливает, было уже поздно: через несколько секунд он поднимется в воздух. Вероятно, УП сейчас у себя. Он может связаться с капитаном Димирестом по радио, пока самолет еще на земле, – если, конечно, найдет ее сообщение заслуживающим внимания. Таня прибавила шагу.

УП на месте не оказалось, но, к своему удивлению, она увидела там Питера Кокли.

– Что вы тут делаете? – резко спросила Таня.

Молодой агент, которого так ловко провела за нос старушка из Сан-Диего, смущенно поведал о случившемся.

Одураченный Питер Кокли только что получил уже один нагоняй. Доктор, которого он понапрасну притащил в дамскую комнату, был разъярен и не постеснялся в выражениях. Бедняга Кокли явно ждал такой же взбучки и от миссис Ливингстон. Предчувствие его не обмануло.

Таня вышла из себя:

– Ах ты, черт! Я же предупреждала вас, что у этой пройдохи куча всяких уловок, – обрушилась она на Питера.

– Правильно, миссис Ливингстон, вы предупреждали, да я, видите ли…

– Теперь поздно об этом говорить. Свяжитесь по телефону со всеми выходами. Предупредите их, чтобы они следили в оба за очень скромной с виду старушкой в черном… ну, вы знаете, как ее описать. Она хочет попасть в Нью-Йорк, но может попытаться сделать это каким-нибудь кружным путем. Если ее обнаружат, пусть контролер задержит ее и позвонит сюда. И что бы она там ни говорила, что бы ни придумывала, ни в коем случае не пропускать ее ни в один самолет. Ступайте займитесь этим, а я пока что оповещу по телефону другие авиакомпании.

– Слушаюсь, мэм.

В кабинете было несколько телефонов. Питер Кокли подошел к одному, Таня – к другому.

Таня знала на память номера телефонов «ТВА», «Америкэн эйрлайнз», «Юнайтед эйрлайнз» и «Ориент»: у всех четырех компаний были прямые беспосадочные рейсы до Нью-Йорка. Прежде всего Таня связалась с Дженни Хенлайн, занимавшей такую же должность в «ТВА». Она слышала, как Питер Кокли в это время говорил:

– Да, совсем старенькая… вся в черном… Да, с виду никак не скажешь…

Таня почувствовала, что она вступает в своеобразное единоборство с хитроумной и изобретательной миссис Адой Квонсетт. «Кто же кого, в конце концов, перехитрит?» – подумала Таня.

Она уже забыла и о разговоре с таможенным инспектором Стэндишем, и о своем намерении разыскать УП.

А на борту самолета, вылетавшего рейсом два, капитан Вернон Димирест кипел от возмущения.

– Какого черта они нас держат?

Оба правых двигателя – третий и четвертый – самолета номер 731-ТА уже работали. Они еще не были запущены на полную мощность, но их гул и вибрация отдавались в тeлe caмoлeтa.

Несколько минут назад пилоты получили по внутреннему радиотелефону от инспектора, наблюдающего за погрузкой, подтверждение на запуск третьего и четвертого двигателей; однако подтверждения на запуск первого и второго двигателей, расположенных с того борта самолета, где производилась посадка, еще не было получено; в соответствии с существующим порядком эти двигатели не запускаются до тех пор, пока все двери самолета не будут закрыты. Одна красная лампочка на панели приборов, мигнув, потухла две минуты назад – это означало, что задняя дверь надежно закрыта и задняя галерея-гармошка уже отведена от самолета. Но вторая красная лампочка все еще горела, указывая на то, что передняя дверь продолжает оставаться открытой, и, бросив взгляд