рейс два, выруливайте на взлетную полосу два-пять и ждите. На полосу один-семь, левую, садится самолет.

Полоса один-семь, левая, пересекала полосу два-пять. Одновременное пользование обеими полосами, несомненно, таило в себе опасность, но опытные диспетчеры умели так разводить взлетающие и идущие на посадку самолеты, что в точке пересечения никогда не могло оказаться двух самолетов сразу и вместе с тем не терялось зря ни секунды драгоценного времени. Пилоты, слыша по радио, что обе полосы находятся в работе, и учитывая опасность столкновения, со скрупулезной точностью выполняли все указания диспетчеров.

Вглядевшись в снежную вьюгу, Димирест различил огни снижающегося самолета.

Энсон Хэррис быстро и умело вывел машину на полосу два-пять и нажал кнопку своего микрофона.

– Говорит «Транс-Америка», рейс два. Вас понял. Вырулился и жду. Вижу идущий на посадку самолет.

Садившийся самолет еще не успел пронестись над их взлетной полосой, как снова раздался голос диспетчера:

– «Транс-Америка», рейс два, взлет разрешаю. Давай, давай, друг.

Последние слова не входили в диспетчерскую формулу, но для пилотов и диспетчеров они означали одно и то же: «Ну же, взлетайте, черт побери! Еще один самолет идет на посадку». Уже мелькнули в опасной близости от земли чьи-то чужие огни, стремительно приближавшиеся к полосе один-семь.

Энсон Хэррис не стал медлить. Он нажал на педали тормозов, затем сдал все четыре сектора газа вперед почти до упора, давая двигателям полную тягу.

– Уравняйте тягу, – распорядился он; Димирест между тем подобрал положение секторов, при котором все четыре двигателя получали топливо поровну; ровное гудение их постепенно переходило в грозный рев. Хэррис отпустил тормоза, и 731-ТА рванулся с места.

Вернон Димирест передал на КДП:

– «Транс-Америка», рейс два, пошел на взлет, – и тут же отдал от себя штурвал, в то время как Хэррис, левой рукой управляя весовым колесом, правой взялся за секторы газа.

Самолет набирал скорость. Димирест крикнул:

– Восемьдесят узлов!

Хэррис кивнул. Бросив носовое колесо, взялся за штурвал. В снежном вихре промелькнули огни взлетной полосы. На скорости сто тридцать узлов Димирест – в соответствии с произведенным заранее расчетом – сообщил Энсону Хэррису, что критическая скорость, при которой еще можно отменить взлет и остановить лайнер в пределах взлетной полосы, достигнута. Превысив эту скорость, самолет мог идти только на взлет… Но вот он уже перешел за эту грань и продолжал набирать скорость. Пересечение взлетных полос осталось позади, справа сверкнули огни идущего на посадку самолета – еще мгновение, и он пересечет полосу в том месте, где только что был их лайнер. Риск плюс точный расчет снова оправдали себя; только пессимисты могут думать, что когда-нибудь такой риск… На скорости сто пятьдесят четыре узла Хэррис взял на себя штурвал. Носовое колесо приподнялось, самолет находился в положении отрыва от земли. Еще мгновение, и, набирая скорость, он поднялся в воздух.

– Убрать шасси, – приказал Хэррис.

Димирест протянул руку и толкнул вверх рычаг на центральной панели управления. Звук убираемого шасси прокатился дрожью по фюзеляжу, и створки люков, куда ушли колеса, со стуком захлопнулись.

Самолет быстро набирал высоту – он уже поднялся на четыреста футов над землей. Еще несколько секунд, и он уйдет в ночь, в облака.

– Закрылки на двадцать градусов.

Выполняя команду пилотирующего, Димирест перевел селектор с отметки тридцать на двадцать. Когда закрылки, облегчая набор скорости, слегка приподнялись, самолет на какой-то миг «просел», и возникло ощущение падения как бы в воздушную яму.

– Закрылки убрать.

Теперь закрылки были полностью убраны.

Димирест мысленно отметил для своего последующего рапорта, что ни разу за время взлета он ни в чем не мог упрекнуть Энсона Хэрриса, безупречно поднявшего лайнер в воздух. Да ничего другого он от него и не ждал. Несмотря на все свои недавние придирки, Вернон Димирест знал, что Хэррис – пилот экстра-класса, столь же пунктуальный в работе, как он сам. Именно поэтому Димирест предвкушал, что сегодняшний ночной перелет в Рим будет легким и приятным.

Прошло всего несколько секунд с тех пор, как они оторвались от земли. Продолжая забираться все выше, самолет пролетел над краем взлетного поля; огни аэродрома уже едва приметно мерцали сквозь снежную пелену. Энсон Хэррис перестал глядеть в окно и сосредоточил все свое внимание на приборах.

Второй пилот Сай Джордан, наклонившись вперед со своего кресла бортмеханика, взялся за секторы газа, чтобы уравнять тягу всех четырех двигателей.

В облаках сильно болтало – начало полета не могло доставить пассажирам особого удовольствия. Димирест выключил световое табло «Не курить», оставив табло «Пристегните ремни» гореть до тех пор, пока лайнер не достигнет высоты, на которой прекратится болтанка. Тогда либо сам Димирест, либо Хэррис сделают обращение к пассажирам. Пока им было не до этого, сейчас пилотирование самолета приковывало к себе все внимание.

Димирест доложил по радио на КДП:

– Делаем левобортовой вираж, курс один-восемь-ноль; высота – тысяча пятьсот футов.

Он заметил усмешку, пробежавшую по губам Энсона Хэрриса при словах «левобортовой вираж» вместо обычного «левый вираж». Димирест выразился правильно, но не по уставу. Это была его собственная, димирестовская, манера выражаться. Такого рода словечки были в ходу у многих пилотов-ветеранов – в них проявлялось их бунтарство против бюрократического языка командно-диспетчерских пунктов, который в современной авиации стал считаться как бы обязательным для всего летного состава. Диспетчеры нередко узнавали того или иного пилота по таким вот словечкам.

Несколько секунд спустя рейс два получил по радио разрешение подняться на двадцать пять тысяч футов. Димирест подтвердил прием: Энсон Хэррис продолжал набирать высоту. Еще несколько минут, и они вырвутся на простор, высоко над снежным бураном, туда, где тишина и звезды.

Слова «левобортовой вираж» не прошли незамеченными на земле – их услышал Кейз Бейкерсфелд.

Кейз возвратился в радарную часа полтора назад. До этого он некоторое время провел в гардеробной, совершенно один, перебирая в уме прошлое и укрепляясь в принятом решении, а рука его то и дело машинально нащупывала в кармане ключ от номера в гостинице «О’Хейген». Помимо этого, все его внимание было сосредоточено на экране радара. Сейчас он осуществлял контроль за передвижением самолетов, прибывших с востока, и работа его требовала максимального внимания.

Рейс два не попадал непосредственно в сферу его наблюдений. Однако другой диспетчер находился от него всего в нескольких футах, и в промежутке между двумя своими приемами Кейз уловил знакомое выражение «левобортовой вираж» и узнал голос Вернона. До этой минуты Кейз понятия не имел о том, что Вернон Димирест летит сегодня куда-то, да и не мог этого знать. Кейз никогда не был особенно близок с Верноном, хотя