Лейв хмыкнул, выпуская из лёгких весь воздух. Тревога сменялась закономерной злостью. Лейв застыл над младшим братом широкой да высокой скалой, шумно пыхтя, и Ольгир ждал, когда на него сорвутся и закричат, как обычно делали старшие. Лейв никогда не ругал его, но сейчас был полон ярости.

Однако Лейв лишь коротко выругался и затряс кулаком перед лицом Ольгира, не зная, что тут сказать.

– Как же ты так изгваздался, мелкий, а? – наконец рявкнул он и отвесил подзатыльник по услужливо опущенной голове. – А шапку где потерял?!

Ольгир промолчал, продолжая смотреть себе под ноги. Подоспевшие охотники переводили дух, и все радовались живому мальчишке. Наконец и Лейв улыбнулся, прогоняя страх прочь.

– Поехали домой, пока ты ещё штаны с носками не потерял. – Он царапнул подбородок и посмотрел в сторону Онаскана.

Лейв усадил в седло Ольгира, как маленького, взобрался сам и, цепко прижав к себе брата, пустил лошадь по тропе прочь из лесу. Один из охотников, который шёл пешком, теперь неподалёку ехал на Воронке.

– Лейв, – неожиданно окликнул он.

– Чего тебе?

– Мерин до сих пор пугается. Не дело это. Ольгиру другого коня надо, раз этот такой пугливый.

– Ну и тролль с ним, – сердито ответил Лейв, и Ольгир вжался в седло, не решаясь заступиться за Воронка. Иначе придётся рассказать всю правду.

Лес проводил мужчин, склонив чёрные ветви к самой земле. Недавние следы охоты вскоре заволокло белой пеленой. Зима не любит ярких пятен, они раздражают её сонный взгляд, мешают спать на белых снежных простынях. Скрылись отпечатки башмаков и лап, ушли под землю пятна крови, расправились сломанные ветки, снова покрывшись ледяной корой. Волчье тело, над распоротым горлом которого перестали клубиться тонкие струйки пара, стало человеческим.

Ольгир проснулся от чувства голода.

Он поставил ноги на пол, согнулся, пытаясь унять резь в животе. Обулся и бесшумно спустился в пустой большой зал по крутой лесенке, прикрыв за собой дверь. Ни одна ступенька не скрипнула под ним. Он окинул взглядом столы, выискивая, что могло остаться съестного, однако все миски оказались пусты. На лавках спали слуги и старая кухарка, громко похрапывая. Глупо надеяться на то, что слуги, вечно голодные, хоть что-то не съели.

У входа дремал стражник, уткнувшись головой в стену. Ольгир толкнул дверь, и та, протяжно скрипя, отворилась. Стражник открыл заспанные глаза, однако Ольгир кошкой скользнул в тонкую щель и исчез. На улице он низко согнулся, бросился к скамейке, что стояла у входа – на ней прежде любила сидеть его мать и прясть. Даже в холода выходила она во двор. Ольгиру на краткий миг почудилось, что он чувствует запах её рук и волос.

Стражник высунулся наружу, окинул мрачным взглядом двор и скрылся в Большом доме, закрыв за собой дверь.

Ольгир осмотрелся. Стража не заметила его, и он, довольный собой, бросился к малому дому, где слуги готовили для домашней стражи. Здесь же хранились некоторые припасы и свежая дичь. Уж тут-то еды всяко будет больше.

Ольгир ловко проскочил в дом, никого не разбудив и не потревожив, и лишь напуганная мышь пробежала под босыми ступнями. Ольгир случайно дёрнулся, испугавшись зверка, но устоял на ногах.

Он похлопал по полкам, но под руку попались только луковица и сгнившее яблоко. Ольгир брезгливо отдёрнул ладонь, вытер её о край стола.

«Ну, хоть кто-то должен был протереть здесь пыль», – нагло рассудил он и посмотрел на стоптанный половик под столом. Придётся спускаться в подвал.

Ольгир откинул коврик, без труда и лишнего звука поднял тяжёлую крышку и ухнул вниз. Слуги сопели, не проснувшись. Было темно, но Ольгир и без света прекрасно всё видел. Точнее, чувствовал.

Капуста, репа и лук. Кругом лишь капуста, репа и лук! И где взять хоть маленький кусочек мяса? Они только вернулись с охоты! В самом деле, не успели же они съесть всю дичь?

Идти в большую кладовку не хотелось… Там теперь точно кто-то сторожит и погонит Ольгира спать. Никто не будет ему готовить еду посреди ночи.

Тогда он вспомнил про старую кухарку, что варила ему и матери жидкие похлёбки, когда он болел. Женщина спала в большом зале, значит, надобно вернуться туда и разбудить её.

Ольгир тихонько опустил крышку, закрывая подвал, и вышел во двор, прикрыв за собой дверь. Снаружи по-прежнему стояла тишина. Ветер принёс откуда-то тонкое пёрышко с красной капелькой крови на нём.

Ольгир замер, что-то учуяв. Он медленно поднял взгляд на небо.

Наверное, где-то на северных землях уже выла пурга, а тут только шли хирдом облака, грозно и бесшумно. Бесшумно? Нет. Что-то пряталось в них, шевелилось и бурлило, как тревога в глубине души.

И был во главе этого хирда воевода с круглым сияющим щитом. И конь его, могучий, как чёрное ночное небо, был усеян яблоками звёзд. В гриве его запуталась звёздная пороша. Воевода трубил в рог, пробуждая в хирде облаков ненависть к низкой земле, и внутри Ольгира всё сжалось сначала, а потом разлетелось и распустилось трепетно, но яростно от этого боевого клича.

Он ненароком коснулся пальцами ледяного оберега на шее. Но тут небесные кони испуганно заржали, встали на дыбы, и дымные гривы их затмили воеводу, ржание ветра перебило зов рога. Сверкнули копыта, и упал на землю снег, искрами сыплющийся с подков.

Ольгир ринулся к дому, открыл дверь, уж не остерегаясь стражника. Сглотнул, испугавшись наваждения. Но что-то в голове его разжигало азарт, словно от предчувствия близкой погони. Но кто за кем гонится? Круглый щит луны за Ольгиром или Ольгир за луной? Кажется, отец учил его нужной молитве, но в горле пересохло, язык прирос к нёбу.

Молиться?

Если только самому себе.

Он вернулся в свои покои, запер дверь, опустился на постель и стал с мучительным ожиданием смотреть на свод крыши. Низка крыша на втором ярусе. А небо высоко. И в небе этом сейчас бьются друг с другом облака, и доспехи их сминаются под тяжестью ударов, а лица уродует ветер. Смута настала. Брат пошёл на брата. И только воевода с белым щитом стоял, круглобокий, и смотрел сурово и холодно на трусов, что принялись сминать друг друга конями, что сами падали под копыта собственных коней и разрывались на части от их вещего испуганного ржания. А снег, как обрывки