– Джа, ты идиот.

– Пончик, заткнись.

– НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ПОНЧИКОМ!

– И постарайся ближайшие пару минут выдерживать постоянную скорость, – попросил в ответ Джехути. – Не дергай машину.

– Что ты собрался делать?

– Попробую что-нибудь придумать.

– Для чего?

– Чтобы спасти наши шкуры.

Винчи перегнулся через спинку заднего диванчика, отыскал среди груды оружия противотанковую гранату, несколько секунд внимательно разглядывал фургон преследователей, который медленно, но неуклонно нагонял внедорожник, ни на секунду не прерывая огонь из пулемета, прищурился, рассчитывая время и расстояние, затем выдернул чеку, подождал пару секунд, резко распахнул правую заднюю дверцу, чего преследователи совсем не ожидали, ухватился за ручку, высунулся далеко наружу и метнул гранату.

И тут же вернулся в салон.

Даже если преследователи и поняли, что их ждет, уйти от неприятностей они не успели: Джа рассчитал бросок идеально, и взрыв прогремел в то самое мгновение, когда граната оказалась под фургоном. Взрыв получился отменным: мощным, достойным того, чтобы грянуть под днищем тяжелого танка. Фургон подбросило метра на три – в полете полыхнул бензобак, – швырнуло обратно и со скрежетом потащило по асфальту. Затем раздалось еще несколько взрывов: подорвались лежавшие в нем гранаты, а затем начали выстреливать патроны.

– Отлично! – одобрил Конелли.

– Остановись! – неожиданно приказал Винчи.

– Зачем?

– Проверим.

– Они за нами не поедут.

– Остановись!

Впрочем, теперь они могли не торопиться: погоня закончилась, других врагов локатор не показывал, а минут через пятнадцать на сигнал маяка наконец-то явится спасательный вертолет.

– Что ты хочешь сделать? – спросил Фаусто, останавливая внедорожник посреди дороги.

– Тебе не понравится.

– Что именно?

– Оставайся в машине.

Джа убедился, что выстрелы прекратились, закурил самокрутку, вставил в пистолет-пулемет новый магазин, передернул затвор и неспешно направился к горящему фургону. Остановился в паре шагов, присел на корточки, прищурился, не услышал ни криков, ни стонов, поднялся, огляделся и подошел к валяющемуся на обочине человеку. Одного из бандитов выкинуло во время взрыва, но не спасло, несмотря на то что парень оказался пингером. Он лежал на спине, царапая асфальт пальцами, обдирая с них остатки псевдокожи, и громко стонал: удар повредил позвоночник. Некоторое время Винчи молча смотрел на умирающего, затем выстрелил ему в голову и вернулся к внедорожнику.

Стоящий у машины Конелли промолчал, решив, что вопросы сейчас неуместны, однако Джа решил объясниться:

– Так было нужно, – буркнул он, открывая заднюю дверь и усаживаясь на край грузового отсека. Фаусто пристроился рядом.

– Он был пингером?

– Да.

– И все равно не выжил бы?

– Позвоночник сломался.

– Можно починить.

Конелли был кабинетным червем, мало работал в «поле» и ни разу не оказывался в зоне боевых действий, на настоящей войне. В нем еще не умерли гуманистические идеалы, и Винчи пришлось рассказать толстяку кое-какие правила реальной жизни:

– Здесь не принято спасать тяжелораненых, – неохотно произнес Джа, сворачивая новую самокрутку. – Если бы парень дожил до появления дружков, его бы добили, а он бы не дожил: истек кровью. А на таком солнцепеке это та еще пытка. – Винчи раскурил самокрутку и выдохнул дым. – Так что поверь, Пончик, я оказал ему услугу.

– Не называй меня Пончиком, – устало попросил Фаусто. – Не надо.

Он думал, что адреналин уйдет не сразу, что его будет трясти до появления спасателей, а может, даже дольше, но ошибся: после того как Джа добил бандита, напряжение спало и накатила усталость. И тоска.

– Дай мне, – попросил Конелли.

Объяснять не требовалось. Винчи молча свернул самокрутку, а когда толстяк взял ее – поднес зажигалку. Подождал первой затяжки, послушал кашель, а поняв, что Фаусто ничего не скажет, спросил:

– Трудно?

– Ради чего они погибли? – после недлинной паузы осведомился Конелли.

– Ты еще не догадался? – Джа стряхнул пепел и задумчиво посмотрел на огонек сигареты. – Не ради чего, а из-за кого. Рейган и Гуннарсон погибли из-за тебя, Пончик, только из-за тебя.

Фаусто неумело затянулся во второй раз и неожиданно поймал себя на мысли, что прекрасно понял ответ Винчи. Не слова понял, а то, что стояло за ними – еще примерно с тысячу слов. Оглядел искореженный внедорожник: следы пуль на корпусе, треснувшее стекло, кровь повсюду, гильзы… Потом перевел взгляд на догорающий фургон, на распластавшийся труп, на обломки дрона, дымок от которых вился вдали, затянулся в третий раз – уже глубже, увереннее – и спросил:

– А я?

– А ты проживешь историю до конца и увидишь, чем все закончится.

Фаусто кивнул, вытер слезы, которыми прощался с друзьями, и твердо попросил:

– Больше не называй меня Пончиком.

Но понял, что просит напрасно.

* * *

Оздоровительный центр «Kingdom of Charms»

Верхний Ист-Сайд, Манхэттен

Нью-Йорк, США

– Карифа говорила, у тебя есть мужик, – негромко произнесла Нкечи.

Она лежала на животе и бездумно смотрела на ночной Нью-Йорк через панорамное окно. Шторы, которые обычно его закрывали, были раздвинуты, стекла идеально вымыты, в комнате царил полумрак – она едва освещалась малюсеньким, притулившимся в дальнем углу ночником, широкая кровать, застеленная черным шелковым бельем, стояла у самого окна, и казалось, что Вашингтон парит над городом.

– Есть, – подтвердила Эрна. Она поднялась, чтобы налить вина, но обратно не вернулась, остановилась в шаге от кровати и тоже залюбовалась замечательным видом.

В отличие от абсолютно голой Нкечи, на Мегере была надета белая, тонкая, прозрачная блузка, что очень нравилось Вашингтон. Особенно то, что это была ее блузка.

– Где твой мужик сейчас? – спросила Нкечи. Ей очень хотелось, чтобы голос прозвучал равнодушно, но в нем все равно послышались ревнивые нотки. – Остался в Европе?

– Скоро появится, – спокойно ответила Мегера. Сделала маленький глоток вина и спросила так, будто не понимала: – Почему ты о нем спрашиваешь?

– Возьмешь его на остров? – у Вашингтон раздулись ноздри, но поскольку она смотрела в окно, Эрна этого не увидела.

– Скорее всего.

– Любишь его?

– Люблю.

Нкечи резко повернулась, на мгновение превратившись в гибкую, очень опасную кошку, черную кошку на черных простынях, и сверкнула глазами: