К обеду кухню затопило, но еду нам подали, как обычно, и это нас несколько успокоило. Школа вернулась к привычному распорядку, лишь изредка прерывавшемуся вылазками к окну, чтобы взглянуть, как близко подошел разлив. После уроков группа девочек направилась в читальную комнату и сообщила, что та оккупирована пауками; вооружившись метлами, они вернулись туда и взялись за работу по расчистке. Я же была слишком взбудоражена, чтобы к ним присоединиться, и бегала по школе, глядя на разлив с разных углов. Из окон библиотеки открывался вид на статую в саду, нелепо торчащую из стоячей воды. Дождь прекратился, но вода продолжала подниматься; из окон музыкального класса я наблюдала, как поток размывает обрывистый берег ручья, ослабляя корни склонившихся над ним деревьев. Одно уже упало и теперь лежало вырванными корнями вверх; его крона наполовину ушла под воду.

Тут я заметила фигуру у кромки воды. Человек обернулся, и я узнала в нем доктора Пичи. Он был без сорочки. Вздрогнув, я увидела три пучка грубых черных волос: один на его бледном животе, два других – вокруг сосков. «Соски», – повторила я про себя и вздрогнула, услышав в уме это слово. Я открыла окно.

– Что вы делаете? – крикнула я. Но он, разумеется, не слышал меня из-за шума воды. Я сбросила туфли, подобрала юбки, перелезла через подоконник и с восторгом оттого, что совершаю нечто противозаконное, спрыгнула на холодную промокшую траву. По пути к ручью в траве мне встретился крот, выбравшийся из затопленной норы, но после все равно утонувший.

Доктор Пичи положил свой портфель на смятую сорочку и, хватаясь за ветку упавшего дерева, боком двинулся навстречу бурлящему потоку. В какой-то момент берег под ним провалился, и он повис над рекой; ветка под его весом прогнулась и опустилась почти горизонтально. Не знаю, как ему удалось снова нащупать почву под ногами. Я надеялась, что после осечки он повернет назад, но он осторожно продолжил путь, на ощупь пробираясь к спутанному клубку промокших веток, которые река тщетно пыталась распутать. На одной из веток примостилось насквозь промокшее и продрогшее животное.

– Кто там? – спросила я, а потом повторила громче свой вопрос, пытаясь перекричать рев воды. Я подошла к обрыву.

– Кошка! – прокричал он в ответ. – Как удачно, однако, что ты появилась именно сейчас! Будь любезна, подай мне мою рубашку. Но сначала, пожалуй, отодвинь мой портфель подальше от воды. – Я выполнила его указания и вернулась. – Теперь обвяжи рубашку вокруг талии – да, вот так, – и спускайся сюда. Только не иди вброд; течение слишком сильное, но если не боишься, вставай на дерево и шагай по стволу, как по мостику – там есть за что ухватиться, а ты такая легкая, ветки под тобой не обломятся. А потом передай мне рубашку: я только что сообразил, что если я возьму несчастное животное голыми руками, оно вцепится мне в волосы, и мы оба утонем!

Я подобрала подол, заткнула его в трусы и неуверенно двинулась вперед по размытому мягкому берегу. Прежде он уже обрушивался во время разлива и сейчас продолжал осыпаться. Осторожными шажками я дошла до дерева, чьи корни, как выяснилось, все еще частично крепились к земле, делая его более надежной опорой, чем казалось на первый взгляд. Я обошла грязные корни с налипшими комьями глины, после чего взобраться на ствол было уже не трудно, хотя поток подо мной клокотал с такой силой, что дыхание перехватывало. Кошка наблюдала за нами, прижав уши и дико вытаращив глаза.

– Я возьму ее за шкирку, как мама-кошка берет котят. Скорее всего, она начнет вырываться, как дьявол, но ты накинь на нее рубашку – не накинь даже, а заверни, и тогда мы скрутим ее в узел. Только не потеряй равновесие!

Вцепившись в ветку одной рукой, он вытянул другую.

– Ай! Чертовка! Я пытаюсь спасти твою несчастную шкуру, безмозглое ты создание! Вот, так-то лучше. Ну вот. Теперь ты похожа на мумию кошки из египетской гробницы. Вид у тебя очень аристократический. Аристокотический. Хватит смеяться, юная леди! Подержите ее, пока я переберусь на дерево? Тогда вся наша компания наконец сможет выбраться на берег и поздравить себя с благополучным окончанием этого маленького приключения.

Но берега больше не было. За то недолгое время, что мы возились с кошкой, ручей разлился и окружил основание дерева широким кольцом. При этом часть берега обрушилась и превратилась в глинистый ком, стремительно уносимый потоком.

Я на глаз прикинула расстояние и поняла, что едва ли смогу допрыгнуть до берега.

– Глупо вышло, – уныло пробормотала я.

– Точнее не скажешь, – подтвердил он. – Искренне прошу у тебя прощения. Кажется, из-за меня мы попали в передрягу.

Вскарабкавшись на дерево, ствол которого начал погружаться под воду, и подобравшись к гигантскому клубню корней, он предпринял несколько попыток перейти проток вброд, но тот становился с каждой секундой глубже. Мимо, как бревно по подводящему каналу, проплыл столбик от изгороди и ударил его в локоть; он поспешно забрался обратно на дерево.

– Признаю свое поражение. Полагаю, нас скоро заметят и принесут лестницу или вытащат нас отсюда каким-либо иным способом. Но пока придется сидеть на жердочке, как тетеревам.

Я взглянула на канал, отделявший нас от берега. Мне показалось, что даже если перекинуть через него лестницу, выбраться мы не сможем.

– А ведь тут можно довольно удобно расположиться, – продолжал он, обрывая мелкие ветки и сплетая из них что-то вроде грубой подстилки, которую затем уложил в углубление, образованное высокими ветвями. – Забирайся повыше. Да, дорогая, – обратился он к негодующе заурчавшей кошке, – придется тебе потерпеть. Теперь, если не возражаешь, я привяжу к тебе нашу маленькую подружку, – он обвил меня руками, – но ты можешь легко отвязать ее в любой момент. – Он показал, как именно намерен привязать ко мне кошку. – Если, упаси боже, нам придется спасаться вплавь, можешь отвязать несчастную и предоставить ее на волю судеб. Человеческому милосердию есть предел людскому. Есть предел! – сурово отчитал он животное.

Он уселся на ветку.

– Теперь давай побеседуем, как цивилизованные люди. Можешь звать меня Ником. А тебя как зовут?

Я назвала свое имя.

– Теперь припоминаю. Ты вроде на особом счету у директрисы?

– В любимчиках, хотите сказать. Но это не так.

– Верно: у таких, как она, любимчиков не бывает, – согласился он. – Своевольная старая карга, вот она кто, да?

– Ох. Не знаю, – потрясенно ответила я.

– Ты, наверное, знаешь о школе все, что только можно? Впрочем, вряд ли ты в курсе… а кстати, она когда-нибудь выпускает тебя?

– Выпускает?

– Ну да. За ворота. Скажем, в гости к родственникам.

– У меня нет родственников. Ну, то есть это не родственники, одно название.

– Тогда в город. Хоть куда-нибудь.

– Разумеется. Кто хочет, может идти. Нас тут силком не держат, – ощетинившись, добавила я.

– А ты хочешь? Ты хочешь выйти за ворота?