– А я-то думала, – безжизненно, равнодушно прокомментировала Настя, – что золото нам в день убийства подкинули… А оно там еще раньше лежало…

– Полы надо было мыть чаще, – с преизрядной долей цинизма ухмыльнулся Арсений. – Вот и заметила бы. Твоя маменька все учла, даже твою натуру.

Шел уже пятый час утра, и Сеня, после такого длинного, переполненного событиями дня, уже не мог (или не считал нужным) думать о чувствах Насти: понимать их, щадить…

– Не надо сегодня еще и нам с тобою собачиться, – вяло, но строго проговорила Настя. – И без того хватит нам обоим на сегодня выше крыши.

– Прости. Дурацкая подколка. Я на самом деле ужасно… – Арсений запнулся, но договорил. – Ужасно рад, что ты – со мной… Пусть даже из-за таких обстоятельств…

– Сейчас. Я дочитаю. Еще немного осталось, – через силу произнесла Настя. – И мы… Мы поговорим…

Она снова уткнулась в тетрадь. И лишь одна мысль билась в голове: за что это ей? За что?

…Таким образом,

– писал ровным ученическим почерком душегуб,

гр-ка Капитонова обеспечила мне все необходимые условия для совершения преступления. Вахтера действительно (как я уже упоминал) в тот день внизу в подъезде, где проживали Капитоновы, не оказалось. А милиционеры (как потом выяснилось) обнаружили у Арсения Челышева на квартире под ванной драгоценности, якобы украденные им у Капитоновых, которые на самом деле ему подложил я. Кроме того, во время совершения убийства я оставил на кухне у Капитоновых стакан с отпечатками пальцев Арсения Челышева – тот стакан, что был похищен мною на его квартире.

Драгоценности и сберкнижки, которые я похитил в тот день 11 марта у Капитоновых, я сначала спрятал в тайнике под обшивкой служебной автомашины «Волга». Несмотря на то, что у меня имелось большое искушение оставить эти украшения и сберегательные книжки у себя, я все-таки поступил с ними так, как настоятельно требовала Ирина Егоровна. А именно: при наступлении темного времени суток, убедившись в том, что за мною никто не наблюдает, я остановил машину в Мал. Пионерском переулке и выкинул все драгоценности и денежные документы в вышеупомянутый Пионерский пруд. Ирина Егоровна утверждала, что в Пионерском пруду на дне слой ила полтора метра и поэтому никто никогда там ничего не найдет. Оставил себе только деньги.

В результате против меня не имелось ни одной улики или свидетельства. А все подозрения в совершении убийства в итоге пали на Арсения Челышева, и он оказался арестован, а позже осужден.

Я, безусловно, являюсь виновным в совершении преступления. Я действительно своими руками убил двух человек – тт. Капитонова Е.И. и Капитонову Г.Б.

Однако должен заметить, что, по сути, это преступление совершила моими руками гр-ка Ирина Егоровна Капитонова – я же только являлся послушным исполнителем всех ее зловещих планов. Гр-ка Капитонова И.Е., явилась вдохновителем и организатором убийства. За это она, наряду со мной, заслуживает самого сурового наказания.

Я же глубоко раскаиваюсь в содеянном и заявляю, что убийство Капитоновых я совершил в состоянии аффекта, не ведая, что творю. А она, Ирина Егоровна, я уверен: ничуть ни в чем не раскаивается, а наслаждается содеянным, проживая в отдельной пятикомнатной квартире в центре Москвы и удовлетворяя свою позорную похотливую страсть с юношей, на 14 лет моложе ее!!

И я полагаю, что для того, чтобы попытаться замести все следы, гр-ка И.Е. Капитонова может не остановиться ни перед чем! И она может даже (с помощью своего сожителя Евгения Сологуба или без него) постараться устранить с лица земли меня – как единственного исполнителя и свидетеля ее зловещего замысла и хладнокровного преступления.

Я думаю, что у нее не дрогнет рука, чтобы безжалостно расправиться еще с одним человеком – то есть со мной!!

Поэтому

Я ЗАВЕЩАЮ:

В случае моей внезапной смерти – возможно, насильственной, а, может, даже не имеющей следов насилия, а просто странной или случайной, – немедленно передать данное чистосердечное признание (написанное в этой тетради в 1 экземпляре) в Генеральную Прокуратуру Союза ССР или другие Компетентные Органы.

Пусть не уйдет от возмездия хищница, безжалостно направившая руку наемного убийцы на своих собственных родителей!

На этом дикая рукопись убийцы, шофера Ильи Валентинова, заканчивалась.

– Боже, какая гадость, – простонала Настя.

Она ощущала настоящую физическую боль. Болело все тело. Ломило руки, сдавливало грудь, было тяжело дышать.

И не хотелось ни говорить, ни думать. Лечь бы, забиться под одеяло, укрыться с головой…

По ее щекам сами собой текли слезы.

– Думаешь… Думаешь, это правда? – через силу спросила она Арсения. Спросила с робкой надеждой. С надеждой, что он рассмеется, скажет, что конечно нет, и он ни во что это не верит… Что в письме написан полный бред… И вообще: никаких событий сегодняшнего дня не было. Был только тягостный сон, и они сейчас проснутся, и будут вместе, втроем: он, она и Николенька…

– Боюсь, что… – вздохнул Арсений. Он обернулся к ней от темного окна. – Боюсь, что он написал правду. Слишком уж… Слишком уж все сходится. Совпадает с тем, что ты мне сказала. Про твою мать и Эжена. И их связь.

Она вытерла слезы. Сейчас ей было совершенно все равно, как она выглядит.

– И что… – начала Настя. – Что ты собираешься с этим делать?

Она смотрела на него снизу вверх, одновременно с испугом и надеждой.

Тетрадка лежала на кухонном столе.

Арсений не ответил. Взял со стола тетрадь. Порвал ее вдоль. Смял один кусок и бросил его в мойку.

Схватил коробок спичек.

Поджог с угла вторую часть тетрадки. Подождал, пока она занялась.

Через пару мгновений она запылала, обжигая ему руки. Арсений кинул ее в мойку. Занялась вся тетрадь. Высоко взметнулось пламя.

Арсений не проронил ни слова, пока догорал дневник убийцы.

– Все, – пробормотал он. – Нет больше никакого «чистосердечного признания».

Непонятно почему, но Настя вдруг почувствовала невероятное облегчение. Будто бы тетрадка была вредным и страшным грызуном, разносчиком чумы – а Арсений уничтожил его.

– А что шофер? – со страхом спросила Настя. – Он… – Ей почему-то вдруг показалось, что с убийцей Арсений поступил, как с тетрадкой: раздавил, уничтожил, сжег его: – Он… Он жив?

– Живой он, живой…

– И ты его не… – Она хотела произнести «не убил», но язык не послушался, не выговорил это слово.

Настя поняла, что ей хотелось бы, чтобы шофер умер – но сама не понимала, чего она больше хотела: отомстить за деда с бабушкой – или того, чтобы он замолчал навеки. Чтобы никто не узнал о ее матери и о позоре их семьи.

– Нет, – твердо сказал Арсений. – Он жив. Но он сам себя покарал. Он превратился в сумасшедшую скотину. Жаль о такого руки марать.