его. В его доме полыхал пожар, и Виктор был единственным, кто мог его потушить. Морис искал в казармах, оставлял сообщения, он съездил в Тель-Авив и даже в Беер-Шеву, где дислоцировались войска. Наконец друг коллеги Виктора дал ему номер телефона. И вот он стоял, обливаясь потом, в телефонной будке почтового отделения на юге страны и слышал голос Виктора, далекий, прорывающийся сквозь помехи, будто тот находился на другом конце света.

– Ты кому-нибудь рассказывал? – спросил он сначала тихо, прижавшись спиной к стеклянной двери, но Виктор не разобрал, и он повысил голос, потом еще, пока не взбесился и не заорал так, что люди, ждавшие своей очереди, уставились на него. Он кричал, как животное, попавшее в западню, кричал на армию теней, что глумились над ним. Это был крик о помощи: помоги мне из этого выбраться, если ты мой друг!

– Успокойся, – донесся голос Виктора. – Я разберусь.

Если речь шла о деле, а не о чувствах, Виктор был убедителен, как командир, который полностью контролирует все. Даже по телефону. И тут же он спросил, готовит ли Ясмина те волшебные канноли, что она как-то подавала к кофе. И не могли бы они прислать ему немного? А то жратва тут сплошная отрава.

– Куда отправить?

– Ладно, забудь. Мне пора.

И связь прервалась.

* * *

Улица Яффо превратилась из родного очага в расщелину страха. Возвращаясь с работы, здороваясь с соседями, Морис повсюду видел одни лишь следящие за ним глаза. Слышал шепот. Он составил список тех, кому он еще может доверять. И вычеркивал из него одно имя за другим. Он больше не принадлежал себе, отныне им владел страх. Страх потерять все. Но человек-крокодил больше не появлялся. Его фотографии так и лежали у Мориса в ящике. Виктор сдержал обещание. Паранойя, однако, не исчезала.

Возможно, это было связано и с войной и страхом, поселившимся в людях. Морис поймал себя на мысли, что ему все равно, кто контролирует этот проклятый канал через пустыню. Его мир сузился до улицы Яффо, его дома, его семьи, его маленькой лодки, в пробоинах, из которой он без устали вычерпывает воду. Страх стискивал его.

* * *

В марте, когда соседи танцевали на улице, празднуя победу, Морис стоял один в стороне, не в силах присоединиться ко всеобщей радости. Виктор заявился без предупреждения, подбородок пересекал шрам, на груди медаль. Он обнял Мориса, как брата, а Ясмину – как сестру. Будто ничего и не произошло. Жоэль с трудом скрывала отвращение, но Виктор сглаживал все своей веселостью. Когда он сел в свой «ситроен» и укатил, Морис принялся гадать, как его скоротечный визит сказался на Ясмине. Но ее чувства ускользали от него, как рыба под водой ускользает от руки, – мерцающее существо из другой, более темной стихии.

* * *

Ему хотелось закричать: ты же моя жена, почему я тебя не знаю? Хотелось встряхнуть ее, влепить пощечину, заорать: кто ты? Кто ты, там, в глубине, где прячется твоя душа, где хранится ключ к твоим тайнам. В бездонной неподвижной глубине, что иногда проступает, когда ты забываешься. И я люблю тебя за эти проблески скрытого или боюсь их. Я тебя не знаю!

* * *

Но Морис не совершил необратимого – не ушел. Семья была его защитным панцирем, скрепленным легендой, которой Морис оставался верен: ничего никогда не было. Хотя в глубине души он прекрасно понимал, что было, снова. И снова.

Все рухнуло из-за случайности. За завтраком Жоэль рассказала, что по дороге в школу с ней заговорил мужчина. Спросил, не дочь ли она Виктора Сарфати. Он, мол, знал его по армии. Нет, ответила Жоэль, Виктор – ее дядя. Мужчина сказал, что она удивительно похожа на Виктора, и попросил передать привет.

– Он назвал свое имя? – встревожился Морис.

– Вроде нет. Я обрадовалась, что он не шел со мной до самой школы.

– Но он понял, где твоя школа?

– Наверное.

– Как он выглядел?

– Не знаю, обычно.

– Европеец или восточный? У него были бородавки на шее?

– Я не рассматривала его. Все произошло очень быстро.

Разговор был Жоэль неприятен. Она встала и взяла школьную сумку.

– Оставь ее, – сказала Ясмина.

Но Морис уже вскочил:

– Останься.

– Мне же в школу.

– Сегодня останешься дома.

– Папá, я уже не ребенок! Я могу постоять за себя.

– Ты не представляешь, что в мире творится!

– Оставь ее в покое! – крикнула Ясмина.

– Чао! – Жоэль открыла дверь.

Морис вышел за ней на лестничную площадку, схватил ее:

– Ты будешь делать то, что я говорю!

– Ой! Отпусти!

– Иди в дом! Немедленно!

– Ты не можешь указывать мне, что делать!

– Я твой отец!

Это было как в бреду. Морис не контролировал себя.

Жоэль в гневе оттолкнула его:

– Ты даже не можешь запретить маме изменять тебе!

– Жоэль!

Она кинулась вниз по лестнице. Морис вне себя ринулся за ней. Догнал, схватил, притянул к себе. Ее глаза были полны слез. Она закричала:

– У тебя даже не хватает духа вышвырнуть вон дядю Виктора, когда он сидит у нас на диване! А за твоей спиной занимается сексом с мамой. Ты слабак!

Морис закатил ей звонкую пощечину.

– Ненавижу вас! – выкрикнула Жоэль, вырвалась и побежала вниз.

Морис застыл, потрясенный случившимся. На верхней площадке стояла Ясмина, закрыв лицо ладонями. Соседка вышла из своей квартиры. Внизу хлопнула входная дверь.

* * *

Вернувшись в квартиру, Морис ни слова не проронил о Викторе, но рассказал Ясмине о человеке-крокодиле.

– Ты преувеличиваешь, – сказала она.

– Виктор хочет избавиться от меня, – ответил он.

– Но… если бы они хотели тебя депортировать, то давно бы уже это сделали. А этот тип, что расспрашивал Жоэль, – может, он из тех, что пристают к девочкам?

– Нет, это было явно сообщение для меня. «Ты в наших руках. Если не будешь делать того, что мы хотим, мы расскажем твоей дочери все, что знаем о вас».

Ясмина подошла к нему, осторожно обняла его:

– Морис, мне страшно.

Он тоже обнял ее и почувствовал, что она плачет. В тот момент он решил рассказать Жоэль правду, пока кто-то другой это не сделал.

* * *

Жоэль увидела Мориса, который ждал ее у школы. Она двинулась в другую сторону, чтобы не встречаться с ним, но он уже спешил к ней:

– Жоэль! Пожалуйста, послушай меня. Это важно.

Отец впервые просил ее. И хотя она решила больше с ним не разговаривать, в его голосе было что-то уязвимое, ей стало жалко его. Однако Жоэль попыталась сопротивляться этому чувству. Ей не нужен отец, которого она будет жалеть.