Мирна внимала словам Гамаша, оглядывая берег, на котором росли старые корявые деревья. И больше ничего.

– Каину, – повторила Мирна. – Первому убийце.

– Берег столь неприветливый, столь враждебный – он подходил только для прóклятых, – сказал Гамаш. – И все же…

– Да?

Он улыбнулся уголком рта и устремил взгляд на далекий берег.

– И все же я считаю эти места чуть ли не самыми красивыми в мире. Интересно, как это меня характеризует.

– Возможно, вас тянет к прóклятым, – предположила Мирна.

– Возможно, поэтому я бóльшую часть жизнь искал убийц.

– А в Табакене вы бывали? – спросила она.

– Один раз. Мы арестовали одного браконьера за убийство. До ареста он никогда не покидал побережья. Никогда не покидал места своих браконьерских троп. Он умер в тюрьме еще до начала процесса.

– Бедняга, – сказала Мирна.

И Гамаш согласно кивнул.

Он смотрел на почти неестественно гладкие скалы, вздымающиеся из воды громадными полотнищами.

– Есть те, кого тянет к морю, всегда меняющемуся, всегда приспосабливающемуся. Но такие люди никогда не оседают на месте. А есть те, кого тянет к скалам и камням. – Гамаш махнул рукой в сторону берега. – Суровым, но притягательным.

Он посмотрел на Мирну и улыбнулся:

– Простите. Подозреваю, что это звучит романтично.

– Ничего подобного, – возразила Мирна.

Может быть, в Монреале, или Торонто, или Нью-Йорке, или Лондоне это действительно прозвучало бы романтично. Но здесь, у корабельного фальшборта, когда перед глазами холодная, серая вода, суровые серые камни и плотные серые тучи, его слова казались такими естественными.

Мирна посмотрела на Армана. Что его притягивает – камни или море? А ее?

Клара прошла по узкому коридору, приноравливая шаг к нарастающей и непредсказуемой качке. Она обнаружила, что превосходно чувствует себя на корабле. Как и Мирна.

А вот Шартран – нет.

Он все утро оставался в адмиральской каюте. Клара принесла ему сухих тостов и чая. Она впервые увидела их люксовую каюту, которая потрясла ее. Отсутствие Шартрана вызывало у нее подозрения, и она спрашивала себя, уж не прикидывается ли он. Но, увидев тесную, вонючую, неудобную каюту, она поняла, что только умирающий согласился бы проводить здесь время.

При ее появлении Шартран приподнялся, и она прочла благодарность в его замутненных глазах.

– Вы должны уйти, – пробормотал он, пытаясь опереться на локоть. – Не хочу, чтобы вы видели меня таким.

– А если бы у меня случился приступ морской болезни? – спросила она.

– Я бы ухаживал за вами, – ответил он, и его бледно-зеленое лицо приобрело оранжевый оттенок.

Будь лицо Марселя Шартрана цветовым кругом, он бы не сдал экзамен.

Они уселись на узкой койке, и Клара дала ему влажную салфетку и гравол[100].

Несколько минут спустя лекарство начало действовать, у Шартрана потяжелели веки, дыхание стало глубже, кожа утратила восковой оттенок.

Клара заставила его улечься снова и подоткнула одеяло.

– Не уходите, – прошептал Шартран и закрыл глаза.

Она на секунду задержалась в дверях, прежде чем уйти.

Сообщение о результатах анализа вещества в тубусе пришло во второй половине дня.

Гамаш и Бовуар читали его с возрастающим недоумением.

Оказалось, что это не героин. И не кокаин.

– Как такое может быть? – спросил Бовуар, нахмурив брови. – Я правильно читаю?

Гамаш два или три раза просмотрел отчет. В первый раз быстро пробежал глазами знакомую форму вплоть до существенной части. И тут остановился, словно ударившись о стену.

Потом вернулся к началу и перечитал внимательнее. Но заключение не изменилось.

Порошок в контейнере не являлся фармацевтическим средством. Это было естественное вещество. Однако не самое приятное из них.

Асбест.

Бовуар и Гамаш оторвали глаза от экрана и посмотрели друг на друга.

– Что это значит? – спросил Жан Ги.

Гамаш поднялся на ноги:

– Посмотри, что удастся найти про асбест.

– Хорошо.

Бовуар умел находить фактический материал. Обнаруживал, анализировал, правильно применял. Не автоматически, а как опытный и вдумчивый исследователь.

Гамаш оставил Бовуара за ноутбуком в кают-компании, а сам отправился в корабельный узел связи, где ему распечатали копии отчета. Затем он вышел на палубу и нашел Клару и Мирну – они разговаривали, сидя на скамье.

– Не помешаю? – спросил он.

– Нет, но вот вы выглядите слегка помешанным, – сказала Мирна и похлопала по месту рядом с собой.

Гамаш сел и поведал им о последних открытиях.

– Асбест? – переспросила Клара. – Наверное, естественный? Ведь асбест, кажется, добывают где-то в Квебеке?

– Oui. Даже есть город под названием Асбест, – подтвердил Гамаш. – Вырос вокруг асбестодобывающих шахт. Но он далеко отсюда. Асбест обнаружили в почтовых тубусах вроде того, в котором были присланы картины Питера.

– Как он туда попал? – удивилась Клара.

– Да и где теперь можно найти асбест? – спросила Мирна. – Я думала, его убрали отовсюду и уничтожили много лет назад.

– Верно, – подтвердил Гамаш. – Асбест удалили из колледжа искусств на следующий год после вашего выпуска, Клара.

– Да, я, кажется, слышала об этом, – сказала она.

– Это происходило повсюду, – уточнила Мирна. – Я работала в больнице, и там в стенах нашли асбест. Он использовался для изоляции. Никто, конечно, не считал его опасным. В то время. А когда узнали о его канцерогенных свойствах, то стали отовсюду удалять. Столько хлопот.

– Да, хлопот немало, – кивнул Гамаш.

– Но как он оказался закопанным на поляне в Шарлевуа? – спросила Клара.

– Да еще в почтовом тубусе, – добавила Мирна.

Они втроем наблюдали за изгибами береговой линии и за чайками, парящими в воздушных потоках и ныряющими вниз. Движения птиц становились все более сумбурными, потому что воздушные потоки обретали все большую беспорядочность. Казалось, чайки и сами удивлены – они издавали недовольные крики, когда ветер швырял их туда-сюда.

Гамаш какое-то время следил за ними, потом посмотрел на небо. Оно было мрачным, серым. Не ярким, но зато и не угрожающим.