Но тут Титов выступил с инициативой: цесаревич должен прослушать курс в университете, в наши дни это необходимо.

О реакции двора на это предложение писал князь Долгоруков: «Вся царская дворня возопила: „Титов – якобинец!“, и в течение нескольких месяцев зимы 1857-1858 года, если бы царской дворне предложили вопрос: „Кто хуже, Титов или Робеспьер?“, она бы тотчас воскликнула: „Разумеется, Титов“. Люди с умом и со здравым рассудком (имеется в виду императрица и те, кто разделял ее взгляды. – И. С.) тщетно указывали на примеры европейских принцев, которые слушают курсы наук в университетах, но в Зимнем дворце этого и понять не могли. Ведь и то правда: европейские принцы предназначены быть истинными монархами, то есть монархами конституционными, а Николай Александрович предназначается быть самодержцем, сиречь миропомазанным фельдфебелем! На что ему университет? Преображенский манеж гораздо ближе к цели!»

В противовес этому мнению приведу случай, происшедший во время визита наследника в Италию. Дело было в Милане. Принц Гумберт Сардинский тепло принимал русского царевича. Николай Александрович, который с самых ранних лет интересовался вопросами государственного управления, попросил принца рассказать об организации судов в его стране. Гумберт засмеялся: «Вы спрашиваете о вещах, о которых я не имею никакого понятия. Это у вас владыки должны знать закон и учреждения. У нас, при парламентском режиме, это дело палат, а не наше». Так может быть, князь Долгоруков не вполне прав, отдавая предпочтение западному способу обучения принцев крови?…

А тогда, когда Александр узнал, каких учителей императрица выбрала для наследника (она руководствовалась только профессиональными качествами педагогов, не принимая во внимание их политические пристрастия), он приказал немедленно устранить от сына некоторых из назначенных Титовым преподавателей. Титов был оскорблен и подал прошение об отставке. Императрица больше не сопротивлялась, только плакала втихомолку. Правда, ей удалось пригласить учителем французского языка к сыну англиканского пастора Курьяра. Он учил французскому языку королеву Викторию (как было известно императору Александру, справился с этой задачей блестяще) и после окончания ее воспитания был свободен.

Его просвещенное влияние на царевича радовало и обнадеживало императрицу. А вскоре назначенный главным воспитателем граф Сергей Григорьевич Строганов добился замены генералов, явно тормозивших образование будущего императора. На их место был поставлен полковник Оттон Бурхардович Рихтер, человек честнейших правил и благороднейшего характера. Отношения с учителями были у матери ученика самые доброжелательные.

Константин Дмитриевич Кавелин, профессор Петербургского университета кафедры гражданского права, преподававший наследнику русскую историю и гражданское право и уволенный по приказу императора за излишне либеральные взгляды, вспоминая о своих беседах с государыней по вопросам воспитания ее старшего сына, писал, что «эта женщина разбирается в них лучше педагога».

Не случайно, если что-то беспокоило учителей в характере или взглядах юноши, они рассказывали об этом Марии Александровне, а она беседовала с сыном, деликатно, неназойливо помогала ему разобраться в своих заблуждениях или давала возможность доказать свою правоту. Все ее дети (хотя и не все выросли людьми безупречными) боготворили мать не только по долгу, но и потому, что она, в отличие от большинства взрослых, склонных навязывать детям свою волю, относилась к ним не только с неизменной любовью, но и с уважением.

А старшим своим мальчиком она смело могла гордиться. Он очень рано осознал свое предназначение. После смерти деда, когда отцу пришлось все время отдавать государственным делам, Николай Александрович сокрушался, что еще слишком мал, чтобы стать поддержкой отцу: «Папа теперь так занят, что он болен от усталости. Когда дедушка был жив, он ему помогал, а Папа помогать некому».

Чем старше он становился, тем очевиднее походил на мать, и не только внешне. Когда с ним говорили о ком-то, с кем ему только предстояло познакомиться, первым его вопросом было: «Хороший ли он человек? Какие у него душевные качества?». Когда ему как-то заметили, что на этот вопрос трудно ответить, что очень легко ошибиться, он сказал: «Однако единственно этот вопрос меня интересует; к чему человеку быть образованным, умным, ловким, ежели у него нехорошая душа?». Марию Александровну тоже больше всего интересовало, какая у человека душа.

Что же касается интеллекта будущего монарха, то профессор Борис Николаевич Чичерин, один из умнейших людей своего времени, притом вовсе не склонный к лести сильным мира сего, замечал: «Он всех нас превосходит. Ежели он обладал бы вдобавок нашим опытом и начитанностью, он был бы гением». Но опыт и начитанность с годами придут. В этом никто не сомневался. Правда, старый граф Строганов, попечитель цесаревича, поражаясь его красноречию, силе его аргументов в спорах, памяти и культуре, делился с императрицей: «Такое необычайное развитие меня беспокоит. Это не свойственно такому молодому человеку. Такая умственная деятельность мне даже кажется болезненной».

На самом деле к цесаревичу подкрадывалась совсем другая болезнь.

Когда ему было 17 лет, он упал с лошади и повредил позвоночник. По другой версии, несколькими годами раньше во время детской драки с двоюродным братом ударился спиной об угол мраморного стола. Несколько раз у него появлялись боли в спине, но спартанское воспитание исключало жалобы – мужчина должен терпеть боль. Он и терпел, но начал худеть, сутулиться. Окружающие не обратили на это особого внимания. Потом корили себя, каялись. Но было уже поздно.

Во время традиционного для наследников российского престола путешествия по Европе у него случился приступ страшных болей в спине. Произошло это во Флоренции. Он так мечтал увидеть своими глазами творения несравненного Микеланджело! А пришлось полтора месяца пролежать в постели. Ходить он уже не мог. Врачи (своих придворных медиков прислал даже король Франции Наполеон III) единодушно утверждали, что болезнь не представляет опасности для жизни, это всего лишь тяжелый приступ ревматизма. Его перевезли в Ниццу. Здешний климат считали целебным.

Утешительный диагноз был роковой ошибкой. Неправильное лечение лишь усугубляло болезнь. Вскрытие покажет: у цесаревича было общее воспаление спинного и головного мозга, вызванное нарывом в мышцах позвоночника.

Уходил он мучительно, но с верой и тихим мужеством. «Этот молодой человек – святой», – повторял не отходивший от умирающего священник Прилежаев. Незадолго до смерти Николаю приснился сон: фрегат «Александр Невский», стоявший в это время в бухте Вильфранш, везет его в дальнее путешествие. Несколько недель спустя именно «Александр Невский» повезет его тело в Петербург… Вся Ницца будет провожать наследника российского престола в последний путь. На месте виллы Бермон, где скончался Николай, построят часовню. До сих пор каждый год 12 апреля в день его смерти здесь служат торжественную панихиду. В шумной, вечно праздничной Ницце эта часовня, стоящий поодаль православный Свято-Николаевский собор, построенный на деньги Николая II, и окружающий их дивный, благоухающий южными цветами парк, – островок тишины и печали.